Шеннон Чакраборти - Латунный город [litres]

Дядя Ваджед даже подарил ему древко от копья, чтобы таскать с собой и распугивать змей. Маленьким этого не разрешают.

Занавес листвы внезапно открылся, и там показалось сердитое лицо его матери. Она посмотрела на миску с водой, и у нее на лице промелькнул страх.

– Зейнаб! – Она схватила его сестру за ухо и потянула за собой. – Сколько раз я тебе говорила! Никогда не…

Али попятился назад, но мама не обратила на него внимания. Она никогда не обращала на него внимания. Он дождался, пока они не вышли из сада и плач Зейнаб не стих в отдалении, и только после этого снова подполз к чаше с водой. Он уставился на неподвижную воду, на темное отражение своего лица в обрамлении светлых солнечных листочков.

Али поднял руку и поманил воду к себе. Вода начала танцевать, и он улыбнулся.

Он же говорил, что уже не маленький.

Сон отступил и сгинул в царстве полузабытых детских воспоминаний, когда острая клешня боли потянула за локоть. Нечто зарычало на задворках сознания, царапаясь, клацая зубами и не желая сдвигаться с места. Последовал еще один рывок, яркая вспышка боли, и нечто высвободилось.

– Это последнее, король, – произнес женский голос.

Над его телом порхнула легкая простыня.

– Укрой его как следует, – скомандовал мужской голос. – Надеюсь, он как можно дольше этого не увидит.

Аба, – узнал он, когда память начала по кускам возвращаться к нему. Звука отцовского голоса оказалось достаточно, чтобы стряхнуть с него туман боли и смятения, окутавшие все его тело.

Послышался третий голос.

– Аба, заклинаю тебя…

Мунтадир. Его брат жалобно рыдал.

– Я сделаю все, что ты хочешь, женюсь, на ком скажешь. Только пусти к нему Нахиду, позволь Низрин помочь ему… Господи, да я сам готов перевязывать ему раны! Джамшид спас мою жизнь. Он не должен страдать из-за того, что…

– Сын Каве получит лечение только после того, как мой собственный сын откроет глаза, – на запястье Али сжались шершавые пальцы. – И только после того, как я узнаю имя дэва, который оставил снаряжение на берегу, – голос Гасана похолодел. – Так ему и скажи. Утри сопли, Мунтадир. Хватит реветь из-за мужчины. Ты позоришь себя.

Али услышал звук отодвигающегося стула, захлопнулась дверь. Их слова казались Али бессмысленными, но их голоса… Боже, их голоса…

Аба. Он попытался снова.

– Аба… – выдавил он наконец, силясь открыть глаза.

Прежде чем отец успел откликнуться, в поле зрения Али показалось лицо женщины. «Низрин», – вспомнил Али, узнав в ней помощницу Нари.

– Откройте глаза, принц Ализейд. Пошире, если получится.

Он подчинился. Она нагнулась, чтобы осмотреть его зрачки.

– Я не вижу никаких следов черноты, король.

Она сделала шаг назад.

– Я… я не понимаю… – начал Али.

Он лежал на спине плашмя, совершенно без сил. Он весь горел, кожу жгло, а в его голове все было каким-то… израненным. Он поднял взгляд и узнал стеклянный потолок лазарета. Небо было серым, и струи дождя рисовали узоры на прозрачных панелях.

– Дворец был разрушен. Вы все были мертвы…

– Я жив, Ализейд, – заверил его отец. – Постарайся успокоиться. Ты был ранен.

Но Али не мог успокоиться.

– А Зейнаб? – спросил он, до сих пор слыша ее крики. – Она… эти чудовища… – Он попытался сесть и вдруг понял, что его запястья привязаны к постели. – Что такое? Почему я связан?

– Ты сопротивлялся. Или ты ничего не помнишь?

Али помотал головой, и его отец кивнул Низрин.

– Освободи его.

– Король, не думаю, что это…

– Я не спрашивал.

Низрин исполнила приказ, и отец помог ему сесть, оттолкнув его руки, когда Али попытался отдернуть белую простыню, которой его практически перепеленали, как младенца.

– Не трогай это. И твоя сестра в полном порядке. Мы все в полном порядке.

Али снова перевел взгляд на стеклянный потолок, в который бился дождь. Вид воды был странно заманчив. Он поморгал и заставил себя отвести взгляд.

– Но я не понимаю. Я видел вас – вы все были мертвы. Я видел, как был разрушен Дэвабад, – не унимался Али.

Но уже произнося эти слова, он чувствовал, что детали начинают ускользать и образы покидают его, как отлив покидает берег, а на их место уже спешили новые, более плотные воспоминания.

Его драка с Афшином.

Он стрелял в меня. Он стрелял в меня, и я упал в озеро. Али ощупал горло, но не нашел там раны. Его начала бить дрожь. Меня не должно быть в живых. Никто не выживал в водах озера с тех пор, как мариды прокляли его тысячи лет назад.

– Афшин, – запинаясь, выдавил Али. – Он… он хотел бежать с Нари. Вы поймали его?

Его отец замялся.

– В некотором роде. – Он посмотрел на Низрин. – Убери это и прикажи сжечь. И позови сюда эмира.

Низрин с непроницаемым взглядом встала. В руках она несла чашу, наполненную чем-то вроде окровавленного озерного мусора: ракушки и галька, покореженные крючки, дохлая мелкая рыбешка и несколько зубов. При виде этой картины Али встрепенулся и проводил ее взглядом, заметив, как она прошла мимо двух больших плетеных корзин на полу. В одной уместились жестоко изорванные водоросли и отмершее посеревшее щупальце размером с гадюку. Из другого торчала зубастая челюсть крокодильего черепа.

Али подобрался. Зубы впивались мне в плечо, водоросли и щупальца стягивали конечности. Он опустил глаза, обращая внимание на то, как туго была заправлена простыня вокруг его тела. Он схватился за один угол.

Отец попытался остановить его.

– Не надо, Ализейд.

Он откинул простыню и ахнул.

Он был выпорот.

Хотя нет, понял он, шаря полным ужаса взглядом по своим окровавленным ногам, не выпорот. Раны были слишком неравномерными, чтобы их оставила плеть. Одни порезы доставали до самого мяса, другие же были почти бескровными царапинами. В левое запястье вросли фрагменты чешуи, а правое бедро было изуродовано острыми бороздками. Порезы в форме лент и спиралей красовались на его руках, как будто он чем-то был забинтован в этих местах. На животе были следы укусов.

– Что со мной случилось? – Али начало трясти, и, когда ему не ответили, его голос задрожал от страха. – Что случилось?

У двери застыла Низрин.

– Не позвать ли мне стражу, король?

– Нет, – гаркнул его отец. – Только моего сына. – Он схватил Али за руки. – Ализейд, успокойся. Успокойся!

Низрин исчезла.

Вода стекала у него по щекам, набиралась в полные ладони и липко проступала на лбу. Али в ужасе уставился на влажные руки.

– Что это? Я что… потею?

Только это было невозможно: чистокровные джинны не потели.

Дверь распахнулась, и влетел Мунтадир.

– Зейди… слава богу, – выдохнул он, подбегая к его постели. Он побледнел. – Ох… ох…