Виктор Гвор - Волчье Семя. Дилогия

Шляхетство готовится избирать нового предводителя. Круля Великой Полении!

– Бросьте, друже, – лениво цедит слова между глотками из украшенной серебром баклаги седоусый пан, устроившийся на брошенном на землю седле. – Ну какой из Качиньского круль! Года три назад его и не знал никто! Вынырнул, пару деревенек прикупил, и в крули! А дулю в одно место не хочет?

Собравшиеся у костра одобрительно шумят.

– Так и я могу в крули податься, – продолжает седоусый. – Я тоже от бастардов чьих-то род держу. Да и не в крови дело…

– И чем же тебе пан Мариуш не люб? – спрашивает широкоплечий парень в голубой куртке.

– Молод шибко, – презрительно бросает седоусый. – Какая за ним сила?

– Габданк, Топор, Береза, Крок, Мирон… – перечисляет широкоплечий.

– Крок, Мирон… – передразнивает седоусый. – Голытьба бесштанная! Габданк, пока там баба верховодит, тоже в расчет не идет. Топор – да, Топор – это серьезно…

– Эй, Карол! – задорно доносится из темноты. – А ты это пани Барбаре в глаза повторишь?

– Я что, на идиота похож? – тем же тоном продолжает пан Карол. – Лучше уж с Качиньским в круг выйти. Быстрее и безболезненнее. Ладно, убедили, Габданк считаем…

– А Габданк плюс Топор – побольше будет, чем Лис или Корибут, – подначивает всё тот же голос. – Даже чем Лис вместе с Корибутом.

– Багира, ты, что ли? – вопрошает седоусый. – Чего по кустам жмешься, давай к огню. Бачу, глянулся тебе молодой Качиньский.

– А ты всё ворчишь, старый пень, – у костра возникает моложавый шляхтич с кошачьей грацией и добрым, улыбчивым лицом матерого хищника. – Всё народ с панталыку сбиваешь. Никак за Хапугу* свою волю скажешь?

– Изыди, Нечистый, – Карол шутливо окидывает себя и собеседника святым знаком. – Он же за медный грош удавится! Мишка Корибут куда лучше, хотя тоже та еще гнида!

– Ну и на хрена он нужен? Качиньский – не гнида!

– То да, – кивает седоусый. – Прохиндей, конечно, но честный. Почти. Главное, в плевки с ним не играть! Но молод шибко… Ему бы подрасти маленько, ума набраться…

Чистый сильный голос взлетает в небо:

– Говорят, у Качиньского сердюки, как банду кроатскую выловят, трупы вдоль дорог расставляют! Не вешают, а ставят. И кольями подпирают!

– Брехня! Они лесных на кол сажают! Чтобы другим неповадно было!

– Нечисто тут дело, панове, ох нечисто! Пан Тадеуш чем подавился? Косточкой! А какой? Вишневой?! То-то и оно! А теперь Вишневецкий в крули рвется! Подозрительно!

– Ну что ты гонишь, что гонишь? Какой с Михася убийца? Только и умеет, что языком трепать! Помело поганое! Не, панове, вы как хотите, а по мне такой круль хуже паршивой собаки!

– Я и сам вначале не поверил! А глянул в стороны: гроб с покойничком летает над погостом. А вдоль дороги мертвые с косами стоят! И тишина!..*

– Наш пан тебе, значит, не боец? – щурится рыжий ягер.

– Не боец! – согласно кивает огромный шляхтич. – Ну что он против меня, например, может, а?

– Против Збышека никто ничего не может, – гогочут приятели. – На одну жменю положит, другой прихлопнет!

– Эх, – рыжий с размаху бросает шапку оземь. – Дайте место для драки, панове. Прошу пане Збигнев, прошу!

Смеющиеся паны, похлопывая смельчака по плечам, образуют круг, зажигают факелы. Рыжий высок и крепок, но рядом с противником кажется подростком. Кто-то подает сигнал, и кулаки шляхтича рассекают воздух. Рыжий приседает, пропуская удары над головой, и резко выпрямляется, одновременно выбрасывая вперед левую руку. Гигант с шумом рушится на землю.

– Жить будет, – успокаивает рыжий друзей побитого.

– Это ж и твой пан так дерется? – недоверчиво спрашивает кто-то.

– Ты что! – смеется рыжий. – Куда мне на пана, мне и дочки его за глаза хватит. Минуты не простою!

– Супротив девки? – удивляются слушатели.

– А что девка? – пожимает плечами рыжий. – Ее тут кроаты похитить пытались. Шесть десятков послали! Неужто не слышали?

– Нет, – шумят у костра. – И что?

– Не поверите, – скорчил скорбную мину рассказчик. – Они все умерли!

– Кто? – выдыхают слушатели.

– Кроаты!

– Но как?!

– По-разному, – рыжий вздыхает, словно сочувствуя покойным. – Кто от ножа…

Его прерывает хрип очнувшегося пана Збигнева. Гигант, кряхтя, садится, обводит собравшихся мутными глазами, фокусирует взгляд на рыжем, и окрестности оглашаются звериным ревом:

– Пана Мариуша в крули! Згода!!!

– Слышь, панове, а пана Новака кроаты стрелами насмерть побили!

– Какие кроаты?! Огниськовыки Войцеха сожгли! Вместе с пивоварней!

– Брехня! Стоит пивоварня-то. А вот пана и нет!

– Говорю ж, огниськовыки его сожгли!

– Слыхали, панове, дочка пана Качиньского с сотней кроатов схлестнулась. Ни один не ушел!

– Ну какой из Борьки круль, а? Он же, как вина нажрется, себя не помнит! В прошлом году на сейме гопак дикопольский плясал.

– А перед тем с моста в Гнилой Ручей свалился! Дело говоришь, Янек, не треба нам такого круля!

В голосе солиста проскальзывает хрипотца:

– А вдоль дороги…

– Ты это брось! Мишка твой – фуфлыжник голимый! А Борька – подстилка вентская! Мариуш? Хрен его знает! Но дочка у него – кремень! С одним ножом на полутысячу кроатов вышла! И всех порезала! Кто брешет? Я?! Да у кого хошь спроси, все это знают! О чем я? Ах, да! У такой девки и отец должон быть соответствующий! Качиньскому згода!

– А вот еще! Приходит как-то пан Качиньский к пану Новаку…

– Вот так, – пан Карел грустно трясет пустой баклагой. – А ты говоришь, крули…

– К словам можно добавить две телеги вина, только что подогнанные Мариушем, – вкрадчиво подсказывает пан Багира. – Анжуйское позапрошлогоднего урожая. Сбор с южных склонов горы Котильяк!

Темнота звенит разноголосьем:

– Что за беда, пусть пан Мариуш будет крулем!