Ирмата Арьяр - Игра на жизнь, или Попаданка вне игры

В каждом клане суафитов, которые называют себя Проводниками Смерти, существуют отряды стражей. Не столько для поддержания порядка среди жителей сферы, сколько для отлова различного рода нарушителей границ, как проникших во плоти, так и бесплотных.

Для последних сущностей некромантами и менталистами построены еще и уловители — магические артефакты, способные притянуть, словно громоотвод молнию, тонкие астральные и ментальные тела — блуждающих духов (пока я решила так называть бестелесную личность Аркуса и ему подобных, чтобы не путаться в определениях души и духа). Своих воинов суафиты не хотели терять даже после смерти.

Но Аркус был так разъярен, а сила магического выброса чеера была так велика, что беднягу разъяло и раскидало в разные стороны.

Его душа — эманация его жизненных сил, его чувств и эмоций, — захваченная в ловушку моего чеерита, оказалась беспомощна, как бессловесный бешеный зверь в клетке. Мои чувства он мог уловить, но не сразу смог осознать, смирился и впал в апатию. Уснул.

А его дух — эманация чистого разума, памяти и воли, то есть, собственно, личность Аркуса, или, в некоторых формулировках, монада, — отброшенный в противоположную сторону, благополучно миновал стражей и уловители клана, попал в стихийную пространственную воронку и перенесся в неизвестный мир, полный жутких, лязгающих рукотворных машин, создающих такие же машины.

Его вышвырнуло оттуда, как кувалдой, и Аркус не сумел понять, что именно произвело такой эффект. Возможно, мысль, что он мог бы стать владыкой железного мира, если зацепиться за машину, как за якорь, одухотворить ее и обрести механическую плоть — бесчувственную, бездушную, но практически вечную. Как и власть. Кто бы ни охранял тот мир, страж среагировал чисто и безупречно.

Аркуса, как мячик от сетки, отбросило обратно, прокрутило в невероятных потоках и выплюнуло, как горошину из тростниковой трубки, да еще так удачно, что уловитель опять его не достал. Через миг Аркус узнал почему: он попал… в тело. Бездушное, пустое, как только что вылепленный глиняный сосуд, взрослое человеческое тело. Самый притягательный якорь для беспутного духа.

«Я так обрадовался, птичка Кьорвей , что едва сохранил рассудок. И лишь через какое-то время начал понимать, что это тело только по форме человеческое. Причем женское. Но это не самое ужасное. Кошмар в том, что это было тело взрослой особи, но она никогда не была ребенком, никогда не была живой и не дышала. И внутренние органы у этого странного тела еще не сформировались. Так, зачатки. Ее выращивали как растение! К ней подходили трубки с каким-то жидким раствором и водой, а ее ноги были соединены толстым корнем, как пуповиной, с землей в горшке».

«Кажется, я догадываюсь. Ты каким-то невероятным чудом попал в маргиссу! Это древний зародыш айэ, который переживет даже планетарную катастрофу. Как споры плесени. Ее можно прорастить и превратить в любое тело хоть через тысячу лет. Паноптес-Аркус , ты побил все рекорды невероятности и оказался в подвале Орияр-Дерта, в теле будущей айэни Тайры Вирт!»

«Это было бы как раз весьма вероятно, — возразил Аркус. — Лаори-Эрль, ко всему прочему, еще и мощнейший уловитель для суафитов. Такой, что сработает даже сквозь границы миров. Но, видишь ли, тогда я не попал бы в тело маргиссы. Как я понимаю, если в Орияр-Дерте выращивают айэни Вирт, тело растения уже занято ее духом. Я был бы пойман нашим священным артефактом. Но, увы, я оказался в растении, то есть в неживом веществе, имевшем форму тела».

«Получается, где-то еще растет маргисса. Значит, ты не захотел быть овощем?»

Аркус фыркнул:

«А ты бы захотела? Но слушай дальше. Только сядь, хватит ходить из угла в угол. Надоела тряска, пусть даже на такой прекрасной груди. Кстати, о груди. Она прекрасна!»

«Наглец! Не смей!» — Мои щеки обожгло, как огнем, я схватила кулон с чееритом в кулак, сделала пару кругов по комнате и рухнула на диванчик.

«Я говорю о груди той растительно-овощной девушки, а ты о ком? — невинным тоном поинтересовался Аркус. — Будешь перебивать, больше ничего не расскажу».

«Ах ты, жук… Рассказывай!»

«Я лучше покажу», — хихикнул дух.

И мир для меня раздвоился.

Я одновременно ощущала себя сидящей на диване в богато обставленной гостиной, видела широкое, как ворота, окно во всю стену, приоткрытую створку и колыхавшуюся на сквозняке голубую занавеску с вышитыми на тонком шелке черно-серебряными воронами.

И в то же время я лежала на ровной, холодной и твердой поверхности в хорошо освещенном подвале с низкими сводами из грубо обработанного камня. Светильники были расположены так, что слепили глаза, но я не могла пошевелиться и даже дышать. Все чувства, которые испытывало «мое» голое тело, я скорее сознавала, чем действительно чувствовала, — так с трудом можно расслышать членораздельные слова в гулком горном эхе. Да еще если слышишь это эхо через толстую меховую шапку.

Еще бы. Это даже не мое собственное воспоминание, а эхо разума Аркуса. Удивительное ощущение.

Полежав несколько минут и прислушиваясь чужими недоразвитыми органами чувств к окружающему миру, Аркус попытался взять власть над доставшимся ему телом. И в тот же миг мои ощущения стали ярче.

Я почувствовала сухость кожи маргиссы, ее распухший от жажды язык, ее дискомфорт от чересчур яркого искусственного света, который никогда не выключался. Она чувствовала всей поверхностью обнаженного тела сквозняк, дувший откуда-то из-за массивных колонн, поддерживавших своды. Она и «видела» почти всей кожей, но очень смутно. Аркус (и я вместе с ним) сосредоточился на рецепторах уже сформированных глаз в верхней части головы, как это привычно людям и суафитам. Заставил тело раскрыть веки и зажмуриться. Так яркий свет стал еще более режущим.

Аркус не стал показывать мне в режиме реального времени все подробности, прокрутив воспоминания до следующего момента.

Маргисса сидела на столе, механически поворачивая голову из стороны в сторону, разминая дряблые и слабые мышцы. Краем глаза я заметила белые растрепанные космы, которые били по голым плечам при каждом резком движении. Разбитый горшок валялся на полу, землистый запах смешивался с запахом затхлой воды, но каплям вытекавшей из порванной трубки.

Следующий кадр — я стою в углу подвала, склонившись над бочкой с темной водой, а на ее поверхности слегка колышется мое отражение.

Длинные белые волосы, серо-голубые холодные глаза, точеный нос и тонкие розовые губы. И маленький треугольничек из трех родинок на левом плече. Особые приметы восемнадцатилетней леди Тиррины Даниры, графини Барренс.

«Но как, Аркус?!» — мысленно вскрикнула я, и магия разрушилась.