Дмитрий Манасыпов - Боевые маги: несмышлёныши [СИ]

Колкий ледяной адреналин пробирал полностью, заставляя дрожать непослушное тело, замирать и, чуть зависая, снова бешено колотиться сердце. Страх? Ужас, самый настоящий, как описанный в книгах и никогда раньше не ощущаемый, куда там тому страху на темной пустой улочке с ее кровожадным белым призраком. Тут все вышло куда проще и страшнее.

Два пальца, продирающие извивающимся пульсом боли, темнели почти на глазах, багрово-лиловая чернота добралась до вторых фаланг. И останавливаться не прекращала, пустив пока еще тонкие, но такие ярко-красные корешки почти до запястья. Его, Энди, запястья, пока еще точно его.

— Страшно… — сама себе сказала Ниа.

— Лучше сделать прямо здесь. — Зубочистка повернулась к Кудре. — У тебя же есть спиртовка, чтобы нож прокалить?

— Нет. — Ниа мотнула головой, получилось даже смешно. Из-за косичек, собранных в узел, она казалась длинноголовым инопланетянином в скафандре. — Время потратим, и результат будет плохой. Он не сможет делать нужное.

— И что тогда? — Зубочистка уставилась на нее, уже расстегивая кобуру.

Брухо опустила руку, достав свой, черный и кривой, клинок. Энди, замерев, смотрел на нее.

— Вытяни руку.

Рука поднялась, дрожаще-белая, лишь полыхающая алым заревом заражения пальцев.

— Эй, а убиратса, милаха, мне потом? — поинтересовался Кудря.

— Подержи что-нибудь, — Ниа кивнула Зубочистке, показывая, что держать «что-нибудь» надо под рукой.

Из подсумка брухо, хрустя чем-то, пахнуло кислым, сминаемым в ее свободном кулаке. Нож полоснул по пальцам, обжигая нестерпимой болью. Ниа подняла кулак над медленно вытекающими черно-зелеными каплями, текущими внутри больной руки вместо крови. Вниз посыпался зеленый порошок, руку обожгло как кипятком, да еще с пропущенным через него электричеством. Энди замычал, брызгая слезами из глаз, застыв и почти беззвучно крича от боли. На голову легла теплая рука Зубочистки.

Брухо, отрывисто и ритмично выдыхая, шептала наговор, заставляя одну из лоа, ставшей золотой змеей, вылизывать открытые широкие порезы, превращая порошок в густую пасту. Руку Энди рвало изнутри раскаленными крючьями, но… Но тупая боль обмороженных пальцев уходила куда-то далеко.

Через минуту все кончилось. Лоа, напоследок цапнув горячими кривыми иглами зубов, пропала, а паста, засохнув на глазах, превратилась в осыпавшуюся и не долетевшую, распадаясь дымом, пыль. А рука… а рука стала как новенькая.

— Ничего себе, — протянула Зубочистка, — научишь?

— Нет. — Ниа щелкнула пальцами, выбив небольшой язык пламени и провела им по лезвию ножа, прежде, чем убрать. — У тебя не получится.

— Это, — качнулась машина под забравшимся Бьярном, — идти пора. Там в ельнике что-то вроде есть, и оно уже не одно. О, а чего вы там все встали?

— В ельнике? — Кудря вдруг из темного начал становиться светлым. — И чево там?

Бьярн пожал плечами, совершенно по медвежьи.

— Как кто ползком двигается, то пропадает, то исчезает. Хотели пальнуть, да патронов жаль.

— Вот где гадство! — Кудря шлепнул себя по бедрам. — Давайте-ка, голуби сизокрылые, валите уж куда-нито. Меня, нешто, могут не тронуть, коль один буду. Все ж я почти свой.

— Кто там? — Ниа дернула крыльями носа, презрительно косясь на труса.

— Внучата Лоухи, ктож ишшо? — Кудря торопливо заходил взад-вперед. — Ой беда-беда, ишшо и застрял тута, а-я-я-я-я-й…

— Надо идти, — Зубочистка уже паковала все, что планировала довезти и не таскать на себе. — Говорят, Ляминкайннен был хорошим, просто веселым парнем, бабником и чудо-охотником.

— Кто? — Ниа посмотрела на нее.

— Ляминкайннен, охотник, из Калевалы. Только времени с тех пор прошло много, и уважают его далеко не все местные, не говоря о приезжих. Так что дети Лоухи и он теперь не разлей вода, а привычку охотиться он так и не бросил, и выходит у него чудо как хорошо. А мне моя шкура дороже, когда со мной, а не у его очага.

— Пойдем пешком? — Ниа набросила лямки рюкзака. — Тебе самой не страшно?

— Вам токмо до плато добратса, — Кудря потрепал себя за бороду. — Туды им хода нету, опасаютса.

— Кого?

Бьярн, навесивший на себя снаряжения как мул, хохотнул, выпрыгивая.

— Троллей, подружка. — Зубочистка нацепила на винтовку маскировочный чехол. — Им его стрелы как слону дробина.

— Ну… девки, тады прощевайте. — Кудря хлопнул каждую по плечу. — Оплата щедрая вышла, не обманули, спасибочки.

Ниа, положив предпоследний мешочек с золотыми, кивнула. И выпрыгнула наружу. Энди, подхватив переноску с шипящим котом, последовал за ней. Дверь машины тут же захлопнулась, тряхнув пожухлым венком из неизвестных брухо цветов и трав, висящий на небольшом коровьем черепе-обереге. Когда Кудря успел это сделать, она даже не увидела, но раз сделал… Старый просто так бояться не станет.

День перевалил за полдень, но солнце не оказалось и в помине. Вот-вот только яркую панораму, дарующую хоть немного обманчивого ощущения тепла, затянуло холодными, по-настоящему северными, тучами. Большими, тяжело клубящимися одним огромным северным медведем, желающим показать — кто здесь хозяин. С него, непроглядно-белесо-серого, стегая порывами ветра и пройдясь, как наждаком, по открытому лицу, вовсю валила ледяная крупа.

Ниа прищурилась, разглядывая уже совсем плохо виденный путь через остаток долины. Снег мешал, а как бороться с севером, если ты с юга?

— Маска! — Зубочистка протянула ей горнолыжную маску. — Пошли быстрее, они уже начинают загонять нас!

Они? Энди, идущий как робот, глядя перед собой и не упуская госпожу из вида, вслушался. Больше ему ничего не оставалось.

Вой пока шел издали, где-то на краю этого странного места, из-за совершенного невидимого ельника, скрытого взбесившимся снежным покрывалом, растянувшимся повсюду за какие-то пару минут. Осень?! Какая тут осень! Самая настоящая лютая зима, решившая вступить в свои права на земле, где чужаков не любят. Вой, идущий уже со всех сторон и сжимающийся полукольцом, только подтверждал вяло текущие мысли.

Они побежали, даже Энди, чьи ноги послушно ускорились. Бьярн, Зубочистка, Ниа, ее пес с золотым котом в руках и Бьёрн. Через ледяное острое крошево, мешаемое вихрем с хлесткими плетьми первого настоящего снега. Мокрые и липкие хлопья, ничуть не напоминающие ласково-мягкий рождественский покров Вест-Кост, ставший Ниа если не родным, то хотя бы привычным.

Ветер выл в унисон приближавшимся охотникам, заунывно и тоскливо, впивался в уши, вкручивался в голову, въедался, казалось, в мускулы. Сколько метров пришлось пройти-пробежать от грузовика, двести, триста? Того, оглянись, не разглядишь и в помине, а ноги, начав подрагивать, отказывались идти. Первым начал останавливаться Бьярн, вот-вот, несколько секунд тому назад прущий ледоколом, раскидывающий широченной грудью бело-липкий вихрь… И уже хлопья бьют в лицо Зубочистке, остаются на куртке Ниа, стегают редеющими ледышками незащищенное лицо Энди.