Адам Кристофер - DISHONORED: Возвращение Дауда [litres]

Начальник порта был крупным человеком, одетым в плотный синий плащ с рядами пуговиц, спускающихся к впечатляющему обхватом поясу. На голове у него была вязаная синяя шапка, а лицо начальника носило мрачное выражение. В руке он держал пистолет, направив его прямо на Дауда.

– Мне его убить?

Джек помотала головой:

– Нет, ему нужно двигаться дальше.

Начальник порта еще больше нахмурился. Пистолет не двигался.

– Пункт назначения?

– Портерфелл.

– Поедет только он?

– Только он. Я останусь здесь. У меня полно дел.

Дауд поднял бровь. Джек поймала его взгляд.

– Я скажу все, что тебе нужно знать. А Малкольм подготовит все для твоего путешествия.

Малкольм прищурился, затем поставил пистолет на предохранитель и опустил ствол. Он подошел к столу, все еще глядя на Дауда, а потом обернулся к Джек.

– В городе происходят странные вещи, как я слышал.

Дауд и Джек переглянулись, и Джек кивнула.

– Надо рассказать тебе, что случилось, – произнесла она. – Мне многое предстоит сделать, чтобы восстановить «Шесть Углов».

Пока Джек разговаривала с агентом, Дауд прошел к окну. Сквозь дождь, хлещущий в окно, он смотрел, как начинает светать и как море бьется о скалы, окружившие деревню.

Портерфелл. Дауд знал это название – еще одно рыбацкое поселение, расположенное на побережье к западу от Дануолла, примерно на полпути между столицей и Поттерстедом. Стало быть, Двудольный Нож все еще не покинул Гристоль? Хорошо. Похоже, следующий этап его миссии вот-вот начнется.

20-й день месяца Земли, 1852 год

«Это всего лишь байка, тем не менее очень многое из того, что мы знаем о тех, кто сведущ в колдовском ремесле, происходит из таких рассказов, которые иногда оказываются лишь слухами и сплетнями. К несчастью, мы вынуждены полагаться на такие ненадежные источники информации, но мы стараемся узнать, что можем и когда можем. Считается, что те, кого коснулась Бездна, берут себе слуг с помощью какого-то гипнотического воздействия, и те живут лишь для единственной цели – для служения своей ужасной госпоже или господину. Далее, те, кто стал свидетелем этому, говорят, что связь между чародеем и слугой похожа на семейные узы, хотя, надо сказать, это извращает саму идею семьи и общества».

Ветер терзал вершину холма, с неба лило как из ведра, капли били в сгорбленную фигуру, стоящую на коленях возле черного валуна. В море огромные волны разлетались брызгами вокруг разбитого корпуса «Юной Люси», а ближе к деревне вздымались и опускались опасные валы.

Человек игнорировал дождь. Игнорировал холод. Игнорировал все вокруг. Он встал на колени, утопая в грязи, и наблюдал за деревней в подзорную трубу, сфокусировавшись на верхнем этаже башни начальника порта. Во всей деревне было темно – но не в этом жилище: из окна, смотрящего на бухту с утеса, разливался желтый свет.

Человек не видел, что происходило внутри, но это и не имело значения. Он разглядел уже достаточно. Путь сюда из Дануолла был пустяком – он преследовал Дауда много месяцев, идя по его следу с тех самых пор, как до его госпожи дошел слух о том, что бывший убийца прячется в Вей-Гоне.

Но теперь время поджимало, а приготовления были почти завершены. После столь долгого планирования решающий момент стремительно приближался.

Теперь шпион не мог позволить себе упустить Дауда – не сейчас, когда план его госпожи был так близок к кульминации. Пришло время послать отчет – возможно, последний.

Сложив подзорную трубу, человек развернулся и, спотыкаясь, пошел прочь от края утеса, держась вне поля зрения потенциальных наблюдателей. Темно будет еще несколько часов, и раз уж буря усиливается, нет необходимости рисковать. Все дома в деревне – если не считать башню начальника порта – заперты на ночь, но всегда ведь есть шанс, что кто-то подсматривает. Госпожа звала его параноиком, но человек предпочитал считать себя готовым ко всему. Но главное – сейчас он не мог рисковать тем, чтобы его заметили. И хотя он не придавал особого значения собственной жизни, он понимал, что если его заметят и, возможно, будут преследовать, у него не будет возможности уйти от местной стражи – не в подобных не очень-то подходящих условиях.

Так что он не мог рисковать. Скользя по грязи, он, промокший до нитки, с тяжелым грузом спутанных длинных волос на спине, побрел обратно к лесу. Он не ощущал дискомфорта из-за погоды. Он чувствовал лишь боль, постоянную непрекращающуюся агонию, которую мог унять лишь один человек на всех Островах.

Его госпожа – его любовь. И она ждала в сотнях миль от него, терпеливо ждала его отчета.

У края леса земля была изрыта и усыпана огромными камнями. Человек чуть не упал возле одного из них, затем поднялся и уселся, прислонившись к нему спиной. Смахивая с лица слипшиеся волосы, он сунул руку под плащ и достал медную рамку, хитросплетение шарниров, опор и панелей, развернувшееся в его ладонях, словно небольшая корзинка. Основная часть приспособления состояла из треугольных медных панелей, на каждой из которых были вырезаны геометрические формы и символы, имевшие свои особые значения. Нужным образом сложенные, они образовывали четырехугольник с отверстием на вершине, под которой вывернутые серебряные зубцы образовывали тройной коготь.

Из другого кармана человек вынул темный драгоценный камень размером со сливу, поверхность которого представляла собой идеальный многогранник. Одолеваемый дождем и ветром, человек уселся, скрестив ноги, и установил прибор на коленях. Двумя руками он взял самоцвет и аккуратно вставил его в отверстие на вершине приспособления. Кристалл зафиксировался между когтем и тремя окончаниями бронзовых панелей.

Человек выдохнул. Сборка приспособления была самой простой частью. Использование было совсем другой задачей, поскольку связь с госпожой на таком расстоянии требовала сил, много сил. И единственным, откуда можно было взять эти силы, был его собственный разум. Однажды служба госпоже убьет его – он это знал и принял как факт. Но его это не волновало. Если его убьет последний отчет, так тому и быть. Если он умрет, то это будет славная смерть на службе госпоже, любившей его и любимой им, хозяйке, которая понимала его боль и обещала облегчить ее.

Даже если она и была первопричиной этой боли.

Он уставился в темные глубины драгоценного камня. И, стиснув зубы, тяжело задышал в ожидании предстоящей агонии.

– Моя госпожа, – сказал он, повысив голос, чтобы перекричать бушующую вокруг бурю. – Моя госпожа, он здесь. Он пришел. Все так, как вы сказали. Он следует по пути. Он следует вашей воле.