Адам Кристофер - DISHONORED: Возвращение Дауда [litres]

Человек прервался и глубоко вдохнул. Он чувствовал, как это начинается: сначала что-то легко коснулось глаз, затем охватило всю его голову. Спустя несколько секунд давление было таким, будто голову зажали в тисках, и казалось, что череп вот-вот расплющит по мере того, как его жизненная сила питала коммуникатор.

– Госпожа! Вы слышите меня, госпожа? Вы видите меня? Пожалуйста, говорите со мной, говорите.

Ветер усилился, сверкнула молния, и когда прогремел гром, человек не услышал его. Он затерялся в кристалле, широко раскрыв глаза и уставившись в глубину, в мириады его граней.

Сперва он почувствовал холод и сильную боль, как будто его кости были сделаны изо льдов Тивии. Из глубины кристалла блеснул голубой свет, который затем стал нарастать и набирать яркость, отражаясь от внутренних плоскостей драгоценного камня до тех пор, пока камень не превратился в сияющий шар холодного синего огня.

Он почувствовал такую боль, будто давление вокруг головы вдруг превратилось в сплошную агонию, в боль острую и раскаленную, рассекающую его череп и спускающуюся вниз по всему телу. Он оказался прибит к месту, на котором сидел, каждая его мышца затвердела в ужасном, сокрушающем кости спазме. На его губах выступила пена, а его застывшая грудь тяжело вздымалась при дыхании. Снова сверкнула молния, и малая часть его сознания, которая еще оставалась свободной, его собственной, пожелала, чтобы молния ударила в него и положила конец его страданиям.

Секунды. Минуты. Может быть, часы прошли. Все, что он мог делать, – смотреть в кристалл, смотреть неподвижными немигающими глазами, сжимая огрубевшими руками коммуникатор, острые края которого впивались в его плоть так, что кровь текла по запястьям, смешиваясь с дождевой водой. Его глаза уже почти закатились, он терял сознание, и вдруг услышал ее голос. Ее прекрасный славный голос, невероятным образом доносившийся из Карнаки, где она ждала. Ее слова были песней, а ее интонация – мелодией. Он сразу же ощутил любовь и тепло, заполнившие его сознание. Она была его госпожой, она была для него всем. Она была ведьмой, он – фамильяром.

– Я вижу тебя, – сказала она. – Ты хорошо справился. Все будет готово. Его проводят домой. Как было предсказано, так и будет.

Человек ощутил тепло и покой. Он чувствовал себя так, будто парит, будто не находится в собственном теле, а поднимается над ним, глядя вниз на свою съежившуюся разрушенную оболочку. Он был насквозь мокрый, весь в крови, а его плащ трепал ветер.

– Теперь спи, – сказала она. – Ты хорошо мне служил, твоя работа не будет забыта. Спи, а затем возвращайся ко мне в Карнаку, в Королевскую кунсткамеру, где завершатся последние приготовления.

Сверкнула молния. Самоцвет вспыхнул темно-синим пламенем.

– Спи, спи.

Он уснул. Драгоценный камень погас.

2-й день месяца Дерева, 1841 год

За 11 лет до переворота в Дануолле

«Я не сомневался, что Пандуссия богата ресурсами. Однако стоит хорошо узнать страну, если мы надеемся когда-нибудь воспользоваться мириадами ее сокровищ. Именно так я размышлял, когда давал согласие присоединиться к той злополучной экспедиции. Итак, на третий день месяца Земли, под спокойным серым небом огромный корабль «Антония Аквилло» вышел в море с капитаном, командой, исследователями и мной (всего 38 человек) на борту навстречу самому ужасающему и опустошительному с духовной точки зрения опыту в моей жизни».

– Ваша милость, мои господа и дамы, товарищи-философы, джентльмены – я приветствую вас! Вы собрались здесь этим вечером ради исторического момента, точки, в которой ось прогресса совершит поворот – ведь Островная Империя находится в поисках далеких горизонтов, называемых нашим будущим! Сегодня мы – те немногие, кому выпала особая честь увидеть отблеск нового чудесного времени, что простирается перед нами!

По рядам публики прокатилась волна смеха, и лишь несколько человек поаплодировали. Стоя в центре сцены в импровизированном зрительном зале, в который на один вечер превратилась большая часть вестибюля карнакской Королевской кунсткамеры, Арамис Стилтон сохранял улыбку, будто приклеенную к его лицу. Однако когда он прервался на вдох, она на мгновение исчезла.

« Идиоты. Чего тут, будьте вы прокляты, смешного? Вы не должны смеяться. Если честно, то я зря трачу на вас вечер ».

Затем он хлопнул в ладоши и присоединился к публике, тоже посмеиваясь, однако, приблизившись к краю сцены, он сжал губы и едва заметно кивнул своему ассистенту, Тоберману, который стоял за кулисами и ждал распоряжений.

« Хороший парень. Молодой, но увлеченный. Трудолюбивый. Рудники – не место для него. Проявляет инициативу. Рад, что прихватил его с собой ».

По сигналу Стилтона Тоберман коснулся края своей плоской кепки и, пригнувшись, скрылся. Мгновение спустя, когда Стилтон обвел взглядом публику, освещение на импровизированной сцене вдруг погасло, и он оказался освещен лишь ярким белым светом от нижнего софита, расположенного прямо перед ним. Для более убедительного жутковатого эффекта Стилтон склонился вперед над прожектором – он знал, как это выглядит со стороны, поскольку ранее в полдень, расхаживая по залу и проверяя, что будет видно с любого возможного ракурса, он поставил на это самое место молодого Тобермана. Кто-то из зрителей ахнул. Улыбка Стилтона вернулась.

«Так-то лучше».

– Дамы и господа, – произнес он, потирая руки. – То, что вы увидите сегодня вечером, демонстрируемое прямо перед глазами, раздвинет границы познания. Тема, которой посвящена лекция нашего выдающегося гостя, до сих пор лишь шепотом обсуждалась в святая святых Академии натурфилософии в нашем прекрасном стольном городе Дануолле.

Стилтон вглядывался в толпу, подняв руки так, чтобы – лишь на мгновение – создать тень около лица и увидеть что-нибудь в ярком свете софита. На Карнаку опустился очередной жаркий вечер, и публика, упакованная в свои лучшие наряды, обливалась потом в душном и влажном воздухе Королевской кунсткамеры. Большинство женщин махали веерами: те издавали звук, похожий на тихое гудение пчел, занятых работой.

Продажа билетов шла хорошо, даже очень хорошо, и зал был набит битком. Что еще более важно, в высших слоях серконского общества приглашения были приняты с удовольствием; Стилтон позволил себе задержать взгляд на Князе – Теоданисе Абеле, который сидел на огороженном возвышении слева от сцены вместе с сыном по имени Лука. Пару охраняли четыре офицера Парадной Серконской гвардии.