Даха Тараторина - Равноденствие

Смог бы я сдержаться? Не знаю. Старался, насколько хватало сил. Но как долго мучающийся от жажды усидит рядом с фонтаном, не прикасаясь к переливающейся негой шёлковой глади? Я никогда не отличался терпением.

Я заставил эту гоблинову девку заткнуться единственным возможным способом. Слишком долго мучился сам, и теперь терзал её: царапал, кусал губы, впитывал каждый вдох и хрип. Я должен был доказать ей… показать, как сильно… как много она значит для меня. Больше, чем сестра. Больше, чем кто бы то ни был! И разве я сумел бы подобрать слова? Нет. Но я целовал её. Целовал так, как ни одну из баб, с которыми пытался выгнать образ леди Ноктис де Сол из головы. Целовал сильно, больно, бесчеловечно.

И она ответила мне.

А потом врезала коленом между ног.

Гадёныш!

Поцелуй обрушился вихрем. Горячим, пряным, томительным, знойным маленьким смерчем, наполненным ароматным дыханием солнца.

Обветренные губы царапнули мои, заставили молчать, испуганно и недоверчиво замерли, моля о нежности, а потом Белен сорвался с цепи. Кажется, пытался сожрать меня, проглотить, выпить целиком, чтобы никому больше не досталось.

Я бы никогда не признала, что успела ответить прежде, чем оттолкнуть его.

– Ты в своём уме? – брат позорно двумя руками зажимал травмированное междуножие.

Я осторожно, не глядя, ощупывая склон, чтобы не скатиться вниз кубарем, сделала шаг назад.

– Вирке, пожалуйста!

– Стой на месте! – выставила вперёд руки, готовая даже без магии сражаться: кусаться, плеваться – биться до последнего.

– Вирке, я не пытался тебя обидеть.

Всё, хватит! На этом – всё.

Вниз. Вдоль реки. До большого тиса. Главное, успеть первой и не забыть указания фейри. Хоть бы лошади действительно оказались на месте!

Не оглядываться! Не смотреть! Заткнуть уши!

Он кричал: отчаянно, болезненно.

Сначала Белен не двигался; пытался вернуть меня, успокоить, объясниться, обещал, что ни за что больше не тронет, а потом понял, что я не остановлюсь. Почувствовал, как напряглась невидимая золотая нить, как истончилась и задрожала, готовясь лопнуть. Когда я добежала до большого тиса, возле которого – слава триединой Богине! – действительно паслись Тварь и Вороная, брат только начал неуверенно спускаться. Вспрыгнула в седло так легко, будто конюху каждый раз не приходилось меня подсаживать, хотела сорваться, но задержалась на миг: выхватила охотничий нож, что Белен постоянно держал у седла, и, восхваляя провидение за то, что Вороная привыкла к виду оружия, перерезала подпругу 14 14 Подпруга – ремень, который фиксирует седло на спине лошади. . Справедливости ради, прозвучало это проще, чем оказалось на деле: туго затянутый ремень не давался, скользил, не желал сдаваться, но наконец седло с грузным плюхом соскользнуло вниз. Его владелец к тому времени успел сообразить, что сестрица не из нормальных, и ускорился.

– Вирке, это седло обошлось мне в сотню золотых!

Я мстительно кинула нож остриём прямо в отшлифованный кожаный бок великой ценности и хлестнула Скотину.

Замок действительно начал виднеться, как только мы выбрались из-под заклятья холмовиков. Чёрная холодная громада раззявила пасть ворот и звала забыться в её объятиях, смириться с участью и позволить себе роскошь ничего не решать. Аккуратная притоптанная дорожка начиналась у подъёмного моста и петляла между холмами, путая, завлекая, играя в прятки. Предлагая нечто, о чём я давно мечтала, но никак не решалась попросить у богов.

Раздумья заняли бы вечность. Решающий судьбу выбор, несостоявшаяся жизнь, брошенные богатства…

Лошадь уже несла прочь от опостылевших стен, и удерживать её почему-то не было ни малейшего желания.

И тогда Белен понял, что я не собиралась возвращаться. Думала, седло его остановит? Ха! Он вскочил на спину несчастной кобылы прямо так, не жалея ни её хребта, ни своих… достоинств, ударил беднягу (нашёл крайнюю!) и пошёл в погоню.

«Он не может меня догнать! Не должен!», – а из горла вырывалось сипение. Можно подумать, это я неслась сломя голову после и без того тяжёлого дня, при этом терпя заносчивую девицу на спине. Но Тварь, хоть и оставалась той ещё тварью, в тот раз со мной согласилась: она догадывалась, что обычно обозлённые отвергнутые мужчины не сохраняют доброе расположение духа, так что лучше держать их на расстоянии. Которое, между прочим, стремительно сокращалось. Я подхлестнула лошадь.

– Стой, дура!

И правда захотелось остановиться. Высказать брату (да, брату!) всё, что думаю по поводу произошедшего, напомнить, что в последний раз, когда он назвал меня дурой, я сломала ему палец (на ноге, но всё же) и ещё раз освежить в памяти, как больно может ударить оскорблённая женщина. И словом и коленом. Но если бы он поймал меня тогда, уже бы не выпустил. Я слишком хорошо знала Белена, чтобы сомневаться.

Бегом, бегом, скорее!

– Вирке, вернись!

И не подумаю!

Он нагонял, с каждым прыжком, шагом, движением становясь всё ближе. Ближе, чем я могла выдержать.

– Вирке, прошу тебя!

Нет! Пожалуйста, нет! Не хочу, не могу, не стану! Я имею право на собственный выбор, на собственную жизнь. И никто не лишит меня её. Особенно Белен. Не снова.

Холодные цепкие лапы страха оглаживали спину, стекая ледяным потом, путали и без того превратившиеся в паклю волосы, тянули назад – и сдаться.

Никогда!

Я сильнее огрела бедную кобылу, выбивая остатки сил. Сдохни, если понадобится, но унеси меня отсюда!

Тонкая золотая нить, едва слышно звеня, плакала, разрываясь надвое. У неё не оставалось сил гореть, соединяя два пышущих холодной ненавистью сердца. Липкая паутина клоками стекала с плеч, рук, лица. Запутавшаяся муха чудом обрела свободу и не желала её выпускать. И не только тело избавлялось от невидимых пут: магия встрепенулась, расправляя затёкшие крылья и запела в полную силу.

– НЕ-Е-Е-ЕТ! – крик растворился в ветре испуганным писком, но не умолк. Продолжился, усилился, цепляя деревья, впитываясь в землю, превращаясь в угрожающий и несущий смерть гул.

Зелёный ковёр под ногами содрогнулся в ответ на зов, Великая Богиня-Мать ответила, вняла мольбам: никто не обидит её чадо. Земля вздулась, наполненная мощью, затряслась, пропуская меня и пугая, останавливая несущегося следом всадника.

Белен успел перепрыгнуть один струп на теле Богини, второй… На третьем Земля разверзлась, оглушая преследователя, заставляя Вороную встать на дыбы, отделяя меня от бывшего брата стеной слепящего света.

– Вирке! – безнадёжно; горестно; потерянно.

Я не оглянулась.

***

Свобода – это прекрасно и завораживающе. Но почему никто не предупредил, что в довесок к ней идёт испорченное платье и в кровь разодранные локти? Падение, погоня и длительная прогулка на жаре оставили на теле немало следов, и я не обольщалась: перепачканная и измученная ведьма, хоть и выглядит многообещающе, уважения встречным не внушит. С собой – ни монеты; про сменную одежду и говорить нечего. Гадину не загнала, и то ладно. Но путешествовать в подобном виде ниже моего достоинства. Ладно, в конце концов, я ещё леди, хоть по виду и не скажешь. Впереди виднелись дома, вилланам всё ещё полагалось считать меня госпожой и пытаться услужить. А если нет… Ну, я же снова грозная колдунья, верно? Так что, угрозы, шантаж и много других чудесных способов общения к моим услугам.