Наоми Новик - Чаща

Я удерживала чары сколько могла, пока голос Дракона не прервался, и только тогда снова открыла глаза. Кора уже добралась до его шеи и затянула щеку, запечатала ему рот и наползала на глаз. Он напоследок сжал мне руку — и тут я сокрушила плотину и направила магию сквозь него, по наполовину сформированному каналу, прямо на алчное дерево.

Дракон оцепенел, глаза его незряче расширились. Он стиснул мне пальцы в безмолвной агонии. А в следующий миг кора, затянувшая ему рот, иссохла, осыпалась чешуйками — точно чудовищная змея сбросила кожу, — и маг пронзительно заорал. Я накрыла его кисть своей ладонью и закусила губу от боли — крича, он вцепился в мою руку железной хваткой. Повсюду вокруг него дерево чернело и обугливалось, листья над нами вспыхивали пламенем и опадали жгучими сгустками пепла; плоды, поджариваясь в огне, разжижались и таяли, источая омерзительную вонь. По сучьям бежал сок, на ветвях и коре кипящими каплями выступала живица.

Корни занялись быстро, как хорошо просушенная растопка — так много воды мы из них выжали. Кора отставала от ствола и отслаивалась длинными лентами. Кася схватила Дракона за плечо и оторвала от дерева его обмякшее тело — все в ожогах и саже. Я помогла оттащить его сквозь густеющий дым, и тут Кася обернулась и снова нырнула в серую пелену. Я смутно видела, как она ухватилась за кусок коры и отодрала его широкой полосой; она рубила дерево мечом, взламывала ствол, во все стороны летели щепки. Я уложила Дракона на землю и, спотыкаясь, бросилась ей на помощь. На ощупь древесина оказалась невыносимо-горячей, но я все равно уперлась в ствол ладонями и, поколебавшись мгновение, выпалила:

— Ильмейон! Давай выходи! — как будто я была Яга и выманивала из норы кролика себе на ужин.

Кася снова рубанула по стволу, древесина с хрустом раскололась, и в трещине проглянуло безжизненное женское лицо и недвижный голубой глаз. Кася взялась за края разлома и принялась углублять и расширять его, — и вдруг наружу вывалилась королева, безвольно свесилась всем телом из пустоты, а позади осталась дыра в форме женской фигуры. Обрывки иссохшей ткани падали с нее и загорались; а она так и повисла в проломе, откинувшись назад: голова ее застряла внутри — невероятно длинные золотые волосы вросли в древесину повсюду вокруг нее. Кася рубанула мечом по этому облаку, королева высвободилась и рухнула нам на руки, тяжелая и неподвижная как бревно.

Нас одевали огонь и дым, а над головами стонали и бились ветви. Дерево превратилось в огненный столб. Огнь-сердце так неистовствовал в фиале, что мне казалось, я его слышу: он рвался на волю, стремясь влиться в пожар.

Мы заковыляли вперед — Кася почти тащила на себе всех троих: меня, королеву Ханну и Дракона — и вывалились из-под ветвей на поляну. Из всего отряда в живых оставались только Сокол и принц Марек, они сражались спина к спине, яростно и умело. Меч Марека подсвечивало то же белое пламя, каким управлял Сокол. Последние четверо ходульников подобрались поближе — и внезапно прянули вперед. Сокол хлестнул их вращающейся огненной плетью, заставляя отступить. Марек наметил себе одного, прыгнул к нему сквозь пламя, схватил за шею рукою в латной перчатке, обхватил сапогами тело, одной ногой зацепившись снизу за переднюю лапу, и, с силой вогнав меч в основание шеи, резко крутнул его — таким движением отламывают сучок от живой ветки. Длинная узкая голова ходульника треснула и раскололась.

Подергивающееся тело рухнуло на траву, а Марек быстро нырнул обратно сквозь гаснущее кольцо огня, прежде чем остальные ходульники успели окружить его. Еще четыре мертвые твари валялись на земле ровно в той же позе. Похоже, принц Марек измыслил способ их убивать. Однако в последний момент ходульники его едва не сцапали: принц пошатывался от усталости. Шлем он давно сбросил. Марек нагнулся и, тяжело дыша, обтер взмокший лоб гербовой накидкой. Сокол тоже едва держался на ногах. Губы его непрестанно шевелились, но серебряный огонь в его руках едва тлел. Сброшенный на землю белый плащ дымился в нескольких местах — там, где на него падали пылающие листья. Трое ходульников отступили, изготовившись к новой атаке. Сокол выпрямился, собравшись с силами.

— Нешка, — позвала Кася.

Я стряхнула с себя вялое отупение, спотыкаясь, шагнула вперед, открыла рот. Послышалось лишь сиплое карканье: голос мой охрип от дыма. Я с трудом перевела дух и сумела-таки прошептать «фулмедеш», или, по крайней мере, что-то похожее, чтобы придать магии форму, в то время как сама рухнула вперед и уперлась ладонями в траву. От моих рук по дерну побежала трещина — и под ходульниками разверзлась пропасть. Забарахтавшись, они провалились вниз, Сокол швырнул пламя им вслед — и провал над ними сомкнулся.

Марек обернулся и внезапно кинулся ко мне. Я с трудом поднималась с земли. Принц поскользнулся в жидкой грязи, проехался пятками и снова опрокинул меня в траву. Из пылающего облака вокруг сердце-древа вынырнул серебристый богомол, крылья его, потрескивая, горели, он жаждал отомстить напоследок. Я завороженно уставилась в золотистые нечеловеческие глаза; жуткие шипастые голени оттянулись для нового броска. Марек лежал плашмя под его брюхом. Он нацелился острием в стык панциря и пнул богомола в ногу, одну из трех оставшихся. Тот упал и, попытавшись подняться, сам нанизался на меч. Чудище неистово забилось, перевернулось, Марек выдернул меч и пинком отправил издыхающую тварь в бушующее пламя сердце-древа. Богомол больше не дергался.

Принц развернулся и рывком поднял меня с земли. Ноги у меня подгибались, я дрожала всем телом, не в силах выпрямиться. Сказания о войнах и песни о битвах всегда внушали мне сомнения. Мальчишкам случалось иногда подраться на деревенской площади, и потасовки всегда заканчивались одинаково: все по уши в грязище, исцарапанные, из носа кровь течет, сплошь сопли и слезы, ничего величественного или славного. Мне казалось, если ко всему этому добавить еще и мечи и смерть, лучше не станет. Но такого ужаса я даже представить себе не могла.

Сокол дошел до одного из солдат, скорчившегося на земле. На поясе у мага висел фиал с каким-то эликсиром: он дал раненому отпить глоток и помог ему подняться на ноги. Вдвоем они подошли к третьему: бедняге оторвало руку, он прижег культю в огне и теперь лежал ошалело, глядя вверх. Из тридцати воинов в живых осталось только двое.

А принца Марека, похоже, даже не ранило. Он рассеянно вытер лоб ладонью, отчего только перепачкался сажей еще больше. Он уже почти отдышался; грудь его вздымалась и опадала, но свободно, не вымученными рывками, как у меня. Он с легкостью потащил меня за собою подальше от пламени в прохладную тень деревьев у края поляны. Он не пытался заговорить со мною. Не уверена, узнал ли он меня вообще; глаза его словно остекленели. Подошла и Кася, таща на плечах Дракона — как ни странно, даже не пригибаясь под его тяжестью.