Дарья Кузнецова - Заведите себе дракона [CИ]

– Αхану Белый, Последний из Сотни, - склонил он голову, приближаясь неспешным шагом – по полу до постели, потом, с той же невозмутимостью, не разуваясь, по матрасу. Подoшёл вплотную, заставив еще больше встревожиться, опустился рядом со мной на колени, по другую сторону от Шерху,и простёр надо мной ладони с растопыренными пальцами – одну над головой, другую над животом. Закрыл глаза. - Малыш, я понимаю твоё настроение, но с девочкой в самом деле всё хорошо. А вот ты выложился гораздо больше, чем надо, и, по-хорошему, именно тебе следовало бы тут лeжать.

– Выложился? - непонимающе переспросила я, переводя взгляд с одного мужчины на другого и обратно. – Что...

– Да всё в порядке, – отмахнулся мрачный Шерху.

– Прекрасно, – пробормотал себе под нос Ахану, сел на пятки, положив ладони на колени, с укором глянул на моего дракона и ответил уже мне: – Не в порядке. Он поделился с тобой жизненной силой, мы такое умеем с близкими. Нет,теоретически, конечно, можем с кем угодно, но не видим смысла так рисковать ради чужих, - пояснил Последний из Сотни. - И отдал гораздо больше, чем требовалось не только для восстановления выпитого Οгненным пределом, даже для полного выздоровления можно былo обойтись меньшим. Чувство вины, малыш, очень непродуктивное чувство, - назидательно заявил он Шерху. Тот в ответ лишь недовольно скривился, но спорить почему-то не стал. - Как ты уже поняла, девочка, - Ахану перевёл взгляд на меня, – с вами всё в порядке. Ирония судьбы: тебя спасло именно то, чего боялся твой убийца.

– А кто это был? Его нашли? Поймали? - вскинулась я.

– Нашли. Поймали... в некотором смысле, – тонкие губы дракона изогнулись в улыбке – неожиданно задорной, совсем мальчишеской.

– Не понимаю, – я чуть качнула головой. Шерху опять поморщился, а Αхану с охотой ответил:

– Твой защитник оставил от бедняжки очень немногое. Я даже... хм. Восхищён. Прекрасный пример того, что кровь – не водица, как говорят в Мире.

– При чём тут кровь? - окончательно запуталась я. - И кто всё же пытался меня убить?

– Ахану имеет в виду, что я пошёл по стопам отца, - сжалился и пояснил Шерху. – Он был исключительно силён как раз в бою, отчего очень страдал здесь и чувствовал себя бесполезным. Больше того, здесь он пересмотрел свои убеждения в сторону исключительного миролюбия.

– Но драконы вроде бы не выращивают своих детей сами, вы их не видите с момента рождения. Ρазве нет? – удивилась я. – Откуда ты столько знаешь о своём отце?

– Во-первых, так поступают далеко не всегда, пара драконов обычно растит детей самостоятельно – и своих,и, зачастую, чужих. Во-вторых, это из-за жизни в Мире, раньше было совсем не так, - ответил Шерху. - Отец понимал необходимость этой меры – многочисленных связей со смертными – но никогда не мог её принять. В конечном итоге он и вовсе нашёл себе метту, смертную человеческую женщину, мою мать, мы жили как полноценная семья. Он ушёл за ней, когда та умерла. Смертные хрупки, - задумчиво проговорил чешуйчатый.

Разговoрчивость Шерху радовала, но и настораживала одновременно: как-то это на него не похоже. Или сказалось пережитое потрясение?

– Шерху,и всё же кто это был?

– Канти, - уронил Ахану. - И это отчасти моя ошибка. Я изначально знал, что с ней не всё в порядке, но ничего не предпринял и не попытался выяснить подробности. Увы, эта вина останется со мной до конца: в отличие от метаний твоего мужчины, она неискупима.

– А можнопо порядку? – я вновь нервно тряхнула головой. - Зачем ей всё это?!

– Мотивы Шерху определил правильно, – с удовольствием развил мысль Последний из Сотни. – Перекроить Мир,избавиться от смертных. Вернее, строго контролировать их, использовать для воспроизводства собственной численности, не думая об их удобстве и высших потребностях, и всё. Как скот. Грустный парадокс сторонников этой идеи заключается в том, что они, называя смертных ничтожными существами, гнилыми нутром и убогими в помыслах, выдвигая её, показывают себя куда хуже них. Потому что им – краткоживущим, обделённым многими способностями, которые даны нам от рождения, - в куда большей степени простительны ошибки. Легко корить и судить укравшего еду, когда ты сыт и полностью доволен жизнью. К счастью, таких драконов очень немного. Шерху вот до недавнего времени был, еще парочка... Это психическое отклонение, один из показателей глубоких проблем, признак ущербности восприятия отдельного дракона, неспособного в достаточной мере почувствовать Мир. Канти в юности проявляла подобные наклонности, но довольно быстро перестала,и я имел глупость поверить, что она изменилась. Как будто это действительно возможно – вдруг самопроизвольно обрести некий орган чувств, которого был лишён от рождения...

– Но я всё равно не поңяла, при чём тут я? Она приревновала Шерху?! – выдвинула я единственное внятное предположение. Однако сразу же, по одинаковому изумлению на лицах драконов, поняла, насколько далека от истины,и поспешила немного исправить ситуацию: – Ну, просто других идей у меня нет, а вы ходите кругами.

Они переглянулись. Состоялся короткий безмолвный диалог, потом Ахану кивнул,и Шерху, глубоко вздохнув, заговорил.

– Я не случайно так подробно говорил об отце. Всё началось именно с него. А точнее...

А точнее, началось всё со знакомства с ним молодой, горячей и радикально настроенной Канти, с самого детства мечтавшей о другом устройстве Мира и не понимавшей, с какой стати драконы должны отдавать его смертным. Она не принимала oбъяснений, что Мир создан хоть и её сородичами, но – для короткоживущих, по образу и подобию драконьей родины. Что стихийные существа в нём чужие,и искусственное разделение, существующее сейчас, - насилие над тканью реальности, в которой мы лишь временный эпизод, как бы ни хотелось обратного. Что смертные своим существованием скрепляли созданную Древними шаткую конструкцию, без них имевшую шанс просто развалиться, в не меньшей – а может, и в большей – степени, чем драконы.

Марану Безжалостный, отец Шерху, в прежнем мире снискал славу свирепого воина, лучшего из лучших. Почти не способный к созиданию, он буквально прикрывал отход остатков драконьего племени и бегущих вместе с ними существ в новый мир, возникший из магии Древних в момент самого перехода. Канти буквально бредила Марану и легендами о нём,и однажды им всё-таки довелось встретиться: Древний жил в Мире, в отличие от юной девочки, выросшей в гнезде,и момент этот наступил нескоро.

Гневный, вспыльчивый и непримиримый Марану полностью пересмотрел свои убеждения: наблюдая за тем, как сородичи творят из Изначальной Тьмы новый мир, новый дом для них всех, проникся к ним уважением и восхищением, заодно остро ощутив свою бесполезность. Да еще во время перехода Древних – всех без разбора, включая и легендарного воина, - накрепко спаяло с созданным миром,и потому они очень полно ощущали все его устремления. Это и была атха, чувство мира. А Канти была лишена этого чувства, но при этом жила и прекрасно себя чувствовала: врождённая мутация.