Александр Харламов - Игра отражений

— Обещаю, — тяжело вздохнув, подтвердил я. Права была народная мудрость, гласившая, что долгое прощание, лишние слезы, — мне пора…

Я дернул ручку на себя и створка шифоньера распахнулась. Внутри висели цветастые платья, строгий серый плащ, какие кофточки брежневского периода, а на внутренней стороне висело то самое зеркало, с которого начались все мои злоключения. Та же самая оправа, тот же самый холодный блеск полированной поверхности. Оно помутнело, изображение заклубилось туманом. Сквозь сизый дым, заполонивший экран начал проступать Вышицкий. Я вскрикнул, помимо воли отшатнувшись назад.

— Добрый вечер, Дворкин! — улыбнулся пан. Позади него, в проеме, было видно как играется в прихожей Мишка, гладя пушистого Кекса. — А ты все-таки настырный парень! Не ожидал, что ты доберешься до Калиновских, догадаешься обо всем. Ты сам такой умный ил кто подсказал?

Он ехидно улыбнулся. На нем была моя футболка, подаренная тещей на день рождения, трико с вытянутыми коленками, которое я так любил, даже причесан Вышицкий был как и я, на бок с пробором.

— А, вижу, вижу… — заметил он Яну, с любопытством рассматривавшую ученого девятнадцатого века, который изобрел секрет вечной жизни. — Ты не терял времени зря…Зачем тебе это все, Дворкин? Денег куры не клюют, известность, слава, все как ты хотел, о чем мечтал, все, в чем боялся признаться даже сам себе? Опять же помощница симпатичная, если не сказать красавица! — он деланно поклонился из зеркала Красовской. — Зачем тебе возвращаться? — тут же прошипел он с плохо скрываемой ненавистью. — Что ты тут забыл?

— Там моя семья! — решительно кивнул я.

— Которая тебя так долго не устраивала? К которой ты постоянно предъявлял претензии? Ты же сам хотел этого? Не будь твоей свободной воли поменяться, я бы никогда не выскочил из Зазеркального плена…

— Я хочу домой, — упрямо твердил я.

— Отлично! Твой дом там! Где богатый особняк на Павловом поле, где ты пишешь романы, а их издают миллионными тиражами, где слава и известность…

— Но нет семьи, настоящей семьи.

— Всегда чем-то приходится жертвовать, Дворкин!

— Это ты убил Марию Степановну.

— Калиновскую? — уточнил Вышицкий, сбившись.

— Да! — подтвердила Яна.

— Мой грех, — согласился ученый, — только не я, а ее собственная внучка. Я лишь попросил помочь…

— Ты воспользовался любовью Марты к тебе, чтобы остаться жить вечно, ты убил ее внучку, подставил правнучку, на тебе кровь многих людей! — безапелляционно заявил я.

— Ну и что? — удивился Вышицкий. — зато я умер в девятнадцатом веке, а живу сейчас в двадцать первом вместе с твоей женой, а ты сидишь в Зазеркалье и думаешь, как выбраться оттуда. И кто из нас прав?

— Я выберусь отсюда! — закричал я, сжимая кулаки. — Уничтожу тебя раз и навсегда!

— Это как это, позволь узнать? — улыбнулся Вышицкий, склонив голову на бок. Его ехидная улыбка бесила меня, я готов был броситься на шкаф и разнести его к чертовой матери. Сдерживала меня только рука Яны на плече.

— Для начала я найду зеркало с собственным воспоминанием о том дне, когда купил это проклятое зеркало на Коммунальном рынке, а потом разнесу его вдребезги, чтобы ты, тварь, никогда не выбрался из Зазеркалья, а потом заживу заново.

— Долго и счастливо? — уточнил ученый.

— Именно! — зарычал я от ярости, захлестнувшей меня.

— Позволь уточнить, дорогой мой Дворкин, план у тебя, конечно, замечательный, но… но… но…Ты же был в лабиринте, ты видел сколько там зеркал, отражений, Зазеркалий. Мне будет даже интересно понаблюдать, какое ты выберешь. Одно может закинуть тебя в пустыню к со змеями и скорпионами, второе в вечную мерзлоту… И эту самые мирные. Дерзай! Ищи свое настоящее воспоминание! — он махнул ручкой мне в зеркале, растворяясь в сизом дыме. Где-то позади него, я видел как в ванную заходи Светка, что-то говорит, целует нежно в губы, принимая этого ходячего мертвеца за меня. С криком я со всего маху врезал по дверце шифоньера. Тот задрожал всем своим дубовым остовом.

— Сашка! — Яна заорал, бросившись к оторвавшейся дверце, повисшей на одной петле. В этот момент я чуть не потерял сознание, когда представил, что мой единственный шанс вернуться обратно, чуть не разбился из-за моей горячности.

— Спасибо, — еле выдавил я из пересохшего горла.

— Ты слышал, что он сказал? — спросила Яна, придерживая дверь с покосившимся зеркалом.

— Слышал… — хмуро ответил я.

— И ты все равно пойдешь?

— У меня нет выбора, — я шагнул вперед, коснувшись полированной поверхности ладонью. Ее сразу же, будто сковал мороз. Пальцы провалились во что-то терпкое, липкое, густое, как кисель.

— Ничего себе! — ошалело заморгала Красовская, наблюдая, как моя рука по локоть погружается в зеркало.

— Прощай Яночка! — я улыбнулся журналистке из Зазеркалья, глубоко вдохнув в себя воздух, словно перед прыжком в воду. Тело сковало ледяным холодом. Зажмурился. Чувствуя, как что-то меня обволакивает и затягивает внутрь. Меня закружило в каком-то непонятном водовороте, пол с потолком поменялись местами, я совсем потерялся в пространстве, отдавшись на волю этой круговерти.

А в пустой квартире Калиновских, по ту сторону Зазеркалья осталась журналистка Яна Красовская, с горечью рассматривавшая пустую дверцу, где раньше висело зеркало Вышицкого, исчезнувшее навсегда из этого мира. Вместо отражения на шкафе остался пустой пыльный квадрат. Она улыбнулась последний раз этому квадрату и пошла прочь, растирая по щекам грязные слезы. Тогда, она еще не знала, что впереди ее ждет Орден ненависти, охота на вампиров и другие яркие события. Но это будет потом. А пока, встреча с Дворкиным— пришельцем из Зазеркалья стало в ее жизни самым интересным и опасным приключением, которое она запомнит и пронесет через всю свою жизнь, бережно храня в душе добрые воспоминания о нескладном писателе, который очень любил свою жену и семью.

Тело само выдернуло себя из липкого тягучего зеркала. Я снова оказался один в этом длинном странном коридоре, сплошь уставленном зеркалами. В каждом из них был мое отражение. Оно преломлялось, искривлялось, корчило мне рожи, все это крайне напоминало комнату смеха из моего советского детства. Только теперь вместо чистой и светлой радости в душе. Я ничего не испытывал, кроме жуткого всепоглощающего страха.

Вышицкий оказался прав. Почти нереально найти среди миллионов отражений именно мое, которое вернет меня в реальность, навсегда заперев злобного гения в плену Зазеркалья.

Я растерянно замер в начале коридора, оглянувшись назад, в поисках поддержки. За спиной, по другую сторону полированной поверхности стояла Красовская и рассматривала себя. Я махал ей рукой, кричал, но никакой ответной реакции не последовало. Завеса между мирами снова стала непроницаемой. Куда идти? Где реальность в этом коридоре, а где всего лишь игра отражений?