Дмитрий Распопов - Клинок заточен

- Спускайся, - он повернулся ко мне, посветив факелом дырку в полу, и крюк, к которому был привязан канат.

- Эм, - мне стало страшновато, едва я представил, что проведу в этом застенке месяц.

- Боишься? – он удовлетворённо кивнул головой, - наших воспитанников годами готовят к этому испытанию, уверен, что осилишь его?

Я покачал головой, но тем не менее молча подошёл, и ухватив руками канал с узлами, стал быстро спускаться вниз, в кромешную темноту. Судя по длине верёвки, высота от пола комнаты до люка была метров пять, так что без вариантов мне отсюда было не выбраться, если бы я сам захотел этого. К тому же, едва я выпустил из рук канат, как настоятель тут же его поднял к себе, следом за этим с грохотом опустил люк, отрезав меня от единственного источника света – так я остался один. Через минуту я услышал его удаляющиеся шаги, а ещё через пять на меня навалилась тишина, да такая, что я сначала подумал, что полностью оглох, так непривычно это было чувствовать. Чтобы убедиться, что со слухом всё в порядке, я временами хлопал в ладоши, убеждая себя, что всё хорошо.

Глаза мои вскоре привыкли к кромешной темноте и я смог разглядеть очертания контуров комнаты, а также деревянную кровать, стоявшую в углу. Полазив на четвереньках, я ощупал её и всё остальное, убедившись, что ближайшее время мне кроме всего прочего придётся ходить в горшок, который тут же наличествовал, а затем, пока его не заберут, чувствовать запахи, которые из него будут исходить.

- Что же, - я едва узнал свой голос, который оглушающе громко прозвучал в полной тишине, - пожалуй пора придумать, как не сойти тут с ума. Я для начала решил спланировать весь день, чтобы не тупо лежать на кровати, а быть всё время чем-то занятым. Поскольку узнать его мне было негде, то я решил ориентироваться на то, когда мне будут приносить еду, разделив день на три части. Утром до приёма пищи я решил заниматься физическими упражнениями, после чего поесть и немного отдохнуть, затем повспоминать всё то, что я знал, после чего снова тренировка и приём пищи. Конечно всё это было очень условно, так как точных временных промежутков не было, но я попадал в похожую ситуацию однажды, когда казалось, что из пещеры я не смогу выбраться, но стоило поверить в себя, свои силы и заняться делом, как я вскоре нашёл кобольдов и выход на поверхность - это был хороший жизненный урок и нужно было его просто повторить.

Утром я самостоятельно проснулся и заставил себя встать, выбить соломенный матрас, чтобы он был без комков и выполнить зарядку. Затем я металлической крышкой ночного горшка выскреб на стене рядом с кроватью две палочки проведённых здесь дней, по своему пребыванию в пещере я помнил, как важно знать, сколько я нахожусь на месте – это позволяло в том числе и ориентироваться по времени. Затем на четвереньках облазил и изучил досконально размеры своей кельи, а также постарался запомнить сколько шагов до каждого из предметов в ней, потом встал на ноги и стал повторять тоже самое, передвигаясь на ощупь. Я хотел запомнить всё, чтобы спокойно передвигаться, не обращая внимание на кромешную темень, рассчитывая только на свою память.

Набив синяки и шишки я остановился только тогда, когда сверху раздался шум шагов, затем лязг люка и вниз мне спустили корзинку на тонкой бечёвке. Я бросился к ней, так как живот давно отчаянно сообщал о том, что его пора кормить, вот только внутри, при бликах факела, который светил сверху, я увидел только графин воды, хлеб, головку сыра и пару яблок – слишком мало для моей привычной трапезы. Поскольку выбора не было, я опустошил корзину, которая не спешила подниматься вверх.

«Горшок! – догадался я, аккуратно положив еду на кровать и достав горшок, поставил его в корзину». Её подняли и вскоре вернули горшок обратно.

Я заметил, что бечёвка, на которой проделывали все манипуляции такая тонкая, что не выдержит вес человека, а это значило, что моё пребывание здесь затянется настолько, насколько это нужно будет паладинам, если решат сгноить меня здесь навсегда, то я ничего не смогу с этим поделать.

«Яблоки нужно растянуть надолго, - решил я, разрывая их руками на четыре части, чтобы хватило надолго, еда в виде хлеба, сыра и воды нисколько меня не порадовала, поскольку организм требовал мясо и разнообразие».

К счастью, когда принесли еду второй раз, в миске присутствовала чечевичная каша с куском мяса и даже несколько луковиц, которые я обычно не воспринимал за еду, в этот же раз съел подчистую.

Не оставляя себе времени на ничего неделание, я забивал время всем, чем только можно было, собираясь повторять это на протяжении всего месяца. Упражнения и тренировки стали чаще и продолжительнее, хотя еды стало гораздо меньше, чем я привык питаться в обычной жизни, но я прекрасно понимал, что если себя не буду занимать, то очень быстро превращусь в овощ, которому ничего не нужно, лишь бы спускали еду. Так что зная себя, я насиловал организм, делая между занятиями перерывы на размышления и планирование своего будущего похода. Я представлял маршруты, по которым поеду, а также возможные препятствия на своём пути, которые нужно будет преодолеть, подыскивая лучшие решения, чтобы двигаться дальше.

Первый день пролетел словно одно мгновение, я даже не заметил, как от усталости во время очередных размышлений свалился в сон, заснув сидя на кровати.

Неделя спустя

Апатия накатила на меня с такой силой, что я превозмогая себя, поднялся на ноги, чтобы начать зарядку с отжиманий. Мои первоначальные желания и распорядок существенно трансформировались за эти дни и я с огромным трудом заставлял себя вставать и делать то, что планировал. Вчера даже пропустил одну тренировку, поскольку нежелание что-либо делать превозмогло все мои договорённости с самим собой. Голова была последние дни словно пустая, мне начали слышаться какие-то голоса и я вздрагивал, застывая на месте.

По келье я теперь передвигался уверенно, даже не видя предметов, я заучил расположение всего и расстояние до них, так что отсчитывая в голове шаги, мог уверенно дойти куда нужно. Тренировки также перестали быть особой проблемой, так как я ощущал границы своих передвижений и не стукался как раньше, обо всё подряд. Вот только я не представлял себе, какой большой проблемой станет апатия и не желание двигаться, помноженное на странные голоса в голове, которые в абсолютной тишине подземной камеры слышались лучше монастырского колокола. Пока я не понимал, о чём они говорили, поскольку язык был мне не знаком, но списывая эти глюки на одиночество, я старался не обращать на них внимание, занимаясь своими делами.

- Так Макс, - я преодолевая себя, заставил подняться с кровати и представить, что в руках копьё, - нужно тренироваться.