Александр Быков - Дружина сестрицы Алёнушки (трилогия) [СИ]

— И правда, — радостно взмахнул руками Алеша. — Они зажигаются с задержкой. Если не зевать, то наверняка не зацепит огнем.

Галеры попытались подплыть еще ближе, но две из них прочно сели на мель. Другие две стали торопливо отплывать назад, чтобы взять застрявших на буксир. Сообразив, что севшие на мель враги теперь в его руках, Илья издал воинственный клич и, размахивая мечом, помчался к морю. Мортиры снова пальнули и очередной раз не попали. С радостным воплем Илья влетел в пенный прибой и со всего маху рубанул кладенцом по носу одной из застрявших галер. Меч разрезал просмоленные доски борта, словно картон, и носовая надстройка вместе с мортирой с грохотом рухнула куда-то в глубину трюма. А Илья, воодушевленный успехом, уже мчался к следующей галере, отчаянно пытающейся веслами оттолкнуться от мели. Разрубив как соломинки мешающие проходу весла, богатырь пронесся вдоль борта, нещадно кромсая его на скаку волшебным мечом.

Спустя две минуты, поняв, что спасать, в сущности, нечего, три оставшиеся галеры, приняв на борт спасающихся вплавь моряков, отошли подальше в море. Стрельбу по Илье они прекратили.

Впрочем, через минуту возликовавший было Илья уже готов был рвать и метать от злобы. Но поделать он ничего не мог. Галеры начали обстрел богатырской заставы, за считаные минуты превратив терем в пылающий костер.

Сидевший в засаде Добрыня скрежетал зубами от злости, Алеша рвался в бой, а у Алены на глазах навернулись слезы.

«Ведь все, все сгорело! Совершенно ни за что, из простой вредности сожгли в пепел. Вот тебе и сказка…»

Илья заехал в полосу прибоя и стал стрелять в галеры из лука, пытаясь попасть в пушкарей. Одну за другой богатырь пускал каленые стрелы. Кто-то уползал с носа, схватившись за простреленную ногу или руку. Кто-то кувыркался за борт или замертво падал на палубу. Но огонь с галер не прекращался. Вскоре колчан Ильи опустел, и богатырь, развернув коня и стараясь не глядеть в сторону пылающего дома, понуро поехал к берегу.

— Кабы я был на месте Добрынюшки, то пустил бы огненными стрелами прямо в корабли черноморовы! — прошептал, сжав побелевшие от напряжения кулаки, Алеша.

— И оставил бы Черномора при бороде, — ответила ему сквозь слезы Алена. — Нет, правильно, что Добрыня сидит, не шелохнется. Но обидно-то как… Господи! Там ведь собака была! Неужели сгорела?

У опушки леса Илью Муромца радостно приветствовали богатыри из дружины киевского князя. Все с нетерпением потирали руки, в ожидании битвы. А тем временем сотня кораблей Черномора, вплотную друг к другу, причалила к берегу. С бортов спустили сходни, и на пляж потекли сто ручейков стального песка — сверкая железом шлемов и кирас, высаживалась панцирная пехота. Лицо князя Владимира приобрело сначала задумчивое, а затем озабоченное выражение. Радостное оживление во всей русской дружине сменилось тревожным ожиданием.

— Да где ж мы их всех хоронить-то будем? — в недоумении развел руками Дюк Степанович.

— Ничего, земли у нас много. Всем гостям хватит, — недобро усмехнулся Микула Селянинович.

— Ба! Микула! — просиял Илья. — А ты что же без коня, без доспеха? Али не знал, что у нас тут сегодня война?

— Не знал, — честно признался Микула, одетый по-простецки — в лапти и крестьянскую рубаху. — Перепахивал я поле приморское. И подумал: загляну-ка в гостюшки, прямо на заставу богатырскую. А тут… Чувствую себя, как на пиру без ложки.

— Ну а что ты, Микулушка, теряешься? Коли предстоит потеха ратная, то с тобой любой из нас поделится.

— Благодарствую, Ильюшенька. Только мне чужого не надобно. Я вот себе сделаю дубиночку, отломаю от деревца веточку, — и Микула стал примеряться к стоящим на опушке деревьям.

Вся дружина теперь смотрела не на продолжающего прибывать в числе врага, а на действия Микулы.

— Ты прости меня, хозяин леса, миленький, — Микула в пояс поклонился лесу. — Для войны я приломаю одно деревце. Ну а буду жив, взамен десяток высажу, — и богатырь, с треском сломал самого корня один из молодых дубков.

— Был Микула на пиру без ложечки, — проговорил Илья Муромец. — А теперь у нас Микула будет с ковшичком.

Высадка противников закончилась, и теперь они замерли, выстроившись в десять ровных, ощетинившихся копьями, квадратов по три десятка бойцов в глубину и ширину. Оглядев заполненный врагами пляж, Микула Селянинович добродушно улыбнулся и перехватил свое боевое бревно поудобнее.

— Ну, давайте! Что ж вы встали, вороги? Нынче хорошенько мы потешимся, — он шагнул навстречу противникам, и стройные ряды панцирников Черномора попятились.

— Вперед, каналья! Вас же больше! Разотрите их в порошок!!! — завизжал взвившийся над пляжем Черномор, и стальные колонны, тяжко вздохнув, двинулись в атаку на дружинников.

— Вперед! — радостно заревели богатыри, набрасываясь на многочисленных противников, как львы на добычу.

Первый напор дружинников был лихим, но не очень-то эффективным. Никому не хотелось калечить своих коней, бросая их на ощетинившийся копьями строй заморской пехоты. Поэтому жаркий бой закипел только там, куда, размахивая бревном, врубился Микула Селянинович. В пробитую им брешь тут же кинулись конные воины, и уже через минуту одна из центральных колон противника в панике отступала к кораблям. Но другие продолжали напирать. Князь Владимир, переглянувшись с Ильей Муромцем, отдал дружине приказ отступить в лес и спешится. Стальная волна заморских латников докатилась до леса, и грозный строй копейщиков перестал существовать. Спешившиеся русичи с радостными воплями набросились на смешавшегося в лесу противника, и началась свалка. У воинов Черномора осталось лишь одно преимущество — их было намного больше.

— А ведь где-то там, в лесу сидит в засаде Добрыня, — забеспокоилась Алена. — Как же он будет стрелять в Черномора, когда вокруг бой?

— Дело нехитрое, — пожал плечами Алеша Попович. — Он быстренько выкинет из леса всех врагов, что мешают ему сидеть в засаде, и снова затаится.

— Зря волнуешься, Аленушка, — добавила Лебедь. — Добрыня во-он за теми кусточками затаился, я приметила. Там пока ни один черноморов наемник не пролез, потому как там чаща непролазная.

На пляже вовсю рубился Илья Муромец. Черненый клинок с каждым взмахом превращал дюжину длинных копий противника в бесполезные обрубки.

— Да что вы пятитесь от него? Он же один! — заорал сверху Черномор. И отступившие было латники снова набросились на Илью.

Меч-кладенец сшибал с ног, резал, дробил, плющил и через минуту боя злосчастная колонна, придя в ужас, в полном составе бросилась бежать. А Илья, только-только приноровившийся одной рукой орудовать с седла двуручным кощеевым мечом, с радостным кличем ударил в бок одной из увязших в лесу колонн.