Александр Быков - Дружина сестрицы Алёнушки (трилогия) [СИ]

— Ишь расхвастался!.. Отведи-ка меня лучше к Бубе. Хочу сама посмотреть, что такое с ним приключилось.

— А, э… он не того. Не обрадывается он. Застесняется. Где это видано, чтобы люди смотрели, как леший пророс?! — замахал Глум корявыми руками. — Ежели надо тебе чего от Бубы, так ты мне скажи. Я его туточки во всем заменяю, пока он в этом… в неподвижном положении.

— Ну хорошо. Мне, собственно, к Бабе Яге срочно надо. Раньше Буба меня туда провожал. Ну, или Яга сама приходила.

Глум спал с лица. Посмотрел на Алену с нескрываемым испугом.

— К Яге-е?

— Ну да. А что тут такого?

— Н-не боишься? — леший, от испуга даже стал заикаться.

— А что ее боятся? Она бабушка добрая.

— Угу. Добрая, — Глум нервно закивал. — Кто ж спорить-то станет. Добрая… В пенек вот меня обратить обещала, ежели я буду ее беспокоить.

— Так ты и не беспокой. Отведи меня к полянке, где избушка ее стоит.

Глум замотал головой.

— Не отведу. Один пророс. Другого в пенечек. Это ж лес совсем беспризорный останется…

— Да Буба меня отводил к ней уже! Ничего она ему не сделала. Знает она меня. Только рада будет. Почитай год не виделись!

— Год?.. — Глум как-то совсем по-другому глянул на девушку. — Уж не та ли ты будешь Алена, что Бубе шишечки подарила? Богатырям диким сестрица, Яге подружка, и сам царь Морской тебе — кум?

— Та самая, — улыбнулась Алена. — Раз ты такой боязливый, может, все-таки проводишь меня к Бубе? Он тебе точно скажет, можно ли меня к Яге проводить.

— Ну хорошо, — вздохнул леший. — Пошли. Давай руку, чтоб побыстрее.

Бежать за лешим по его тайным тропкам — занятие не из легких. Споткнувшись очередной раз, Алена спросила:

— Далеко еще?

— Далеко-о, — «обнадежил» Глум.

— А коротких тропинок у вас в лесу разве не проложено? Что-то Буба меня, помнится, быстрее по лесу водил.

— Так дорожки-то те заповедные одному ему ведомы. А показать их он не может — в землю врос. Вот я и бегаю. Своих дорог проложил парочку, а больше боюсь — как бы его пути не повредить… У него ить весь лес чудной какой-то. Не чета другим. Одно слово — Заповедный… Скорей бы уж Буба искоренился. А то сил никаких не хватает, следить тут за всем… Зверь вот уходит. Дерева болеть стали… А все ты, между прочим, с шишечками своими!

Алена чуть не задохнулась от возмущения.

— Я?.. Да при чем тут я?..

— Шишечки ты ему подарила? А он, возьми да и съешь одну… Ума-то нету. Омолодиться ему, понимаете, захотелось, старому хрену! Вот и омолодился, сверх всякой меры. Аж побеги из ушей пошли. Зеле-ененкие! А Глум теперь — бегай, разбирайся… А у меня, между прочим, пока я тут тружусь в поте лица, в моем родном лесу гусеницы на листву напали. Да и Параська, кикимора моя, боюсь, пока я в отсутствии, соседскому лешему всех белок в зернь проиграет. Она ить до игры эх, кака охочая!.. Вот чую! Проиграет всех белок ему, да еще, гляди, за зайцев примется!

Если бы даже Алена хотела как-то возразить Глуму, то не сумела бы, так быстро они бежали. Одно хорошо — кусты и коряги, похоже, слушались лешего, и торопливо расступались, очищая им путь, так что, чуть приноровившись, можно было бежать за Глумом не спотыкаясь. Наконец они выскочили на поляну, и Алена изумленно замерла, глядя на росший посреди поляны молодой дубок, удивительно похожий на Бубу.

— О! Здравствуй, Аленушка! — проскрипел дубок, радостно замахав ветвями. — А я уж думал, больше не свидимся. Давно ты у нас?

— С утра.

Алена подошла к дубку поближе, обошла его со всех сторон. Это был Буба, точно такой, каким она помнила его. Только ноги лешего теперь срослись и пустили глубокие корни, а руки и голова дали молодые зеленые побеги, образовав небольшую но довольно лохматую крону. Кора на Бубе была теперь молодая, свежая. И цвет лица у него был какой-то зеленоватый.

— Ну рассказывай, как это тебя угораздило?

Буба потупился и понурил руки-ветви.

— Да, вот, зимой меня совсем поясница замучила. Все ломит и ломит. Да и кора шелушиться стала чего-то. И нет чтоб отваром каким, или настойками полечиться. Решил я разом, так сказать, все болезни того… Ну, то есть, волшебную шишечку съесть, омолодиться. Дело-то верное… Ну и съел по весне одну из тех, что ты мне тогда дала…

— И хватило же у дурня ума!.. — укоризненно покачал головой Глум.

— Но ведь омолодился же! — заспорил Буба. Но тут же осекся. — Правда, пожадничал я малость. Самую большую шишечку съел… Оно как меня шибануло! Ка-ак раскорячило! Такая, елки-моталки, силища по стволу потекла, что ревматизм как рукой сняло, и старую кору всю, а голове прояснение такое!..

— Что аж ветви из ней повылазили! — язвительно усмехнулся Глум. — Еще спасибо скажи, что не омолодился до самого предела.

— До какого еще предела? — не понял Буба.

— До какого? И он еще спрашивает! — Глум подбоченился и уточнил с важным видом: — Из какого ты, дядюшка семени возрос, помнишь ли?

— Знамо дело, из дубового. Из желудя то-есть. И ничего постыдного в том не вижу. Оно куда как надежнее всяческих хвойных… и долголетнее, — при этом Буба гордо усмехнулся и указал маленькой веточкой, как перстом на Глума, намекая, видимо, на его хвойное происхождение.

— Так вот, будь шишечка еще хоть на самую малость побольше, в самый бы желудь ты и вернулся, — продолжил с видом эксперта Глум, проигнорировав обидное «всяческих хвойных».

— Спаси Род! — испуганно дернулся и замахал ветвями Буба. — Что ты все пугаешь меня, племяш? О том, чтобы какой леший эдак-то в самое семя омолодился, я и слыхом не слыхивал.

— А от кого б ты услышал? Говорить-то семя не может! Вот сожрал бы ты по жадности своей, положим, две шишечки, и все — превратился бы в желудь. Ни сказать, ни вспомнить. Так бы свиньи лесные и слопали…

— Ну, хватит пугать! И так уже он настрадался, — вмешалась Алена. — Ты скажи лучше, Буба, чем можно твое выздоровление ускорить? Может, кормить тебя надо чем-то особенным?

— Ох, нет. Спаси Род! Я уж поел разок… Теперь вот через корни питаться приходиться.

— Так ты голодный, наверное? Компоту хочешь? Давай, я компотом тебя полью?

— Ага, ага… — закивал, издевательски улыбаясь, Глум. — Киселем поливать, кашей удабривать, а смятаной кору обмазывать… Ну ты, девица и удумала! Да вокруг него тотчас мошка заведется, да гниль-плесень всякая. Уж лучше не трогай его совсем. Растет себе и растет, сырой землей питается…

— Отчего же?.. Навоз бы мне не помешал, прошлогодний, под корешочки. Да полив каждодневный, да землицу перекопать хоть легонечко, — мечтательно вздохнул Буба.

— Ну, перекопать, пожалуй, дело не хитрое, — кивнул Глум. — Я и так уж на прошлой неделе тебя перекапывал.

— А ты не ленись. Перекопай еще раз. Да поливать не забывай. Дождь-то не каждый день бывает, а мне для росту лучше. И навозом, навозом меня как-нибудь…