Рэйнбоу Роуэлл - Так держать! [litres]

– Задержись ненадолго, – говорю я.

Если она останется, я расскажу ей про маму База.

– Нет. Мы можем поговорить обо всем завтра. Мне просто хотелось рассказать тебе, что случилось.

– С твоей семьей все будет хорошо, – говорю я. – Тебе не нужно волноваться. Обещаю.

Пенелопа скептически смотрит на меня, и я ожидаю упреков насчет того, что мои слова лишь пустой звук. Но она кивает и говорит:

– Увидимся за завтраком.

Можно было догадаться, что Банс решится на такое.

Не думал, что кому-то удастся обойти гендерные преграды нашего общежития. Но Банс где угодно найдет лазейку. Она дьявольски хитрая.

Но мне, если честно, все равно.

Я спускаюсь в Катакомбы и бездумно охочусь. А еще внизу находится гробница моей матери. Не хочется думать, что она наблюдает за мной. Могут ли души видеть сквозь Завесу? Знает ли она, что я стал одним из них?

Иногда я размышляю, что случилось бы, будь она жива.

Я единственный из детской комнаты, кто в тот день прошел Обращение. Скорее всего, вампиры забрали бы меня с собой, не помешай им моя мать.

Отец приехал, как только обо всем узнал. Они с Фионой сделали все возможное, пытаясь исцелить меня, но они понимали, что я изменился. Что рано или поздно жажда крови даст о себе знать.

И они…

Стали вести себя так, будто ничего не произошло. Кроули, им повезло, что я не принялся за людей, когда достиг переходного периода. Но отец вряд ли заикнулся бы об этом, даже застукай он, как я высасываю кровь из горничной. «Бэзил, переоденься к ужину во что-нибудь чистое. Ты огорчишь свою мачеху».

Он бы предпочел застукать меня за раздеванием горничной… Очевидно, его больше разочаровала моя нетрадиционная ориентация, чем принадлежность к нежити.

Отец никогда не упоминает, что я вампир, за исключением моей воспламеняемости, и я знаю, что он никогда не захочет отделаться от меня из-за этого.

Но мать?

Она бы убила меня.

Она бы приняла то, кем я стал, и сделала необходимое.

Мать ни за что не потерпела бы вампира в Уотфорде.

Их там никогда и не было.

Мой путь заканчивается возле двери в ее гробницу. У памятного камня, вмурованного в стену.

Мама была самой молодой руководительницей Уотфорда и одной из трех директоров, кто погиб, защищая школу. Она покоится здесь, на почетном месте, у основания школы.

Моя мать вернулась.

Вернулась ради меня.

Но почему она не смогла найти меня?

Может, призраки не видят сквозь гроб.

Может, она не увидела меня, потому что я не совсем живой. Увижу ли я ее, когда Саймон наконец меня прикончит?

А он это сделает…

Сноу совершит то, что требуется.

Я остаюсь в Катакомбах, пока не наедаюсь досыта. Пока не успокаиваюсь. Пока не устаю смотреть на фотографию самого себя. Счастливого, пухлого малыша, наполненного кровью.

Пока не прекращаю плакать.

Я думал, что после обращения потеряю эту способность. Но я по-прежнему мочусь и по-прежнему плачу. По-прежнему теряю жидкость.

Я не знаю, как именно это работает и что значит быть вампиром: мои родные не подпускают меня к магическому доктору, а я не болею простудой и не нуждаюсь в прививках.

Цветы, которые я оставил возле маминой гробницы, завяли. Я произношу заклинание «Апрельские цветы!», и они вновь распускаются. Это отнимает больше магии, чем я могу сейчас осилить, – цветы и насыщение отнимают мою жизненную энергию, и мне приходится прислониться к стене.

Я так устал, что не могу поднять голову. А левая нога еще не совсем восстановилась после пребывания у тугодумов: она немеет. Бью пяткой о каменный пол, вызывая слабые ощущения.

Если мама пересекла Завесу, значит она ушла не насовсем. Она не здесь, не может увидеть меня, но и не там, где должна быть после смерти. Ее душа застряла между мирами.

Как мне помочь ей?

Найти Никодемуса? Может, это он натравил на нас вампиров? Мне всегда говорили, что вампиров послал Тоскливиус.

Даже Фиона так считает. Ведь Тоскливиус насылает на Уотфорд всю прочую нечисть…

Когда я добираюсь до нашей башни, то еле чувствую ногу: приходится опираться на правую, а левую волочить за собой, и так всю лестницу. Банс уже покинула нашу комнату. Сноу в постели, окна открыты. Он принял душ. Сноу пользуется мылом, которое выдают здесь, – когда он чистый, то пахнет лекарствами.

У меня нет сил умываться или переодеваться. Раздеваюсь до майки и трусов и забираюсь в кровать. Чувствую себя хуже смерти. Лишенный всякого тепла.

Как только устраиваюсь под одеялом, я закрываю глаза и запрещаю себе плакать. Сноу вдруг прокашливается. Значит, не спит. Я не заплачу.

– Я помогу тебе, – говорит он.

Так тихо, что услышать может лишь вампир.

– Поможешь с чем?

– Найти того, кто убил твою мать.

– Зачем?

Он переворачивается на бок, лицом к моей кровати. В темноте я отлично его вижу.

А он меня нет.

Сноу пожимает плечами:

– Затем, что они напали на Уотфорд. – (Я отворачиваюсь.) – Затем, что она была твоей матерью, – говорит он. – И они убили ее на твоих глазах. Это… это неправильно.

Завеса опускается, тянет нас обратно, но она не может добраться до меня.

Вряд ли от меня много что осталось. Забавно, когда в тебе недостаточно жизни, чтобы быть по-настоящему мертвым. Чтобы прорваться вперед или уйти назад.

Лучше я останусь здесь.

Буду говорить с тобой, даже если ты не слышишь. Даже если я не вижу тебя. В какой-то момент мне казалось, что я способна на это. Что ты услышал меня.

Я остаюсь. Я дрейфую. Проскальзываю сквозь пол, который меня не держит. Просачиваюсь сквозь стены, которые меня не останавливают. Мир вокруг серый и полный теней.

Я рассказываю им свою историю.

Когда я просыпаюсь, Баз уже почти оделся.

Он стоит возле окон – закрыл их, хотя внутри слишком жарко, – и завязывает галстук, глядя на свое отражение.

Для парня у него очень длинные волосы. Когда он играет в футбол, они падают ему на глаза и щеки. После душа он зачесывает их назад, поэтому утром всегда выглядит как гангстер – или вампир из черно-белого кино, с этим его вдовьим мыском.

Интересно, что никто не знает про тайну База, ведь он так похож на вампира. Наверное, даже слишком, чтобы уличить его в этом. Правда прямо у всех перед носом. А у База длинный тонкий нос. Начинается он слишком высоко, чуть ли не между бровями. Иногда мне хочется стянуть его нос немного вниз. Конечно, это не сработает. А еще немного искривлен книзу – моя заслуга.

Не знаю, с чего начнется наше утро.

Я же обещал помочь Базу выяснить, что случилось с его мамой. Нужно ли начать прямо сейчас? Или же он вспомнит о моем обещании через много лет, когда я уже забуду о нем?