Фрэнсис Хардинг - Стеклянное лицо

Это хорошо. Гончие пока не знают, что она здесь. Но Чилдерсины – отдельный вид скорпионов. Кто знает, что задумал старый пес? У него наверняка и среди чернорабочих есть шпионы, которые уже рыщут в поисках Неверфелл. И вынюхивают, не задает ли кто неудобные вопросы. Как он сейчас.

Поворот, поворот, воробьиный подскок, скрип тормозов. Улыбнуться, перекинуться парой слов с крутильщиком водоподъемного колеса.

– Убийство Себа Блинка? – Крутильщик качает головой, глаза под набрякшими веками серые от усталости – он двенадцать часов смотрел на бесконечную череду деревянных перекладин под ногами. – Нет, тут никакого секрета нет. Его брат убил. Столкнул в мельничный поток прямо с Грипова камня. Сам видел, я и еще двадцать человек как раз на смену заступили. Никто такого не ожидал, они с братом всегда были не разлей вода.

Набрать скорость, попетлять, заложить вираж, лихо затормозить. Попить воды из каплесборника, поболтать с девчонками, которые смывают каменную пыль с волос.

– Да, так и есть. – Тощая девочка наклоняет голову, чтобы уложить волосы жгутом. – Тук Парлет убил свою жену. Тридцать лет прожили душа в душу, а потом он забил ее киркой. Нашли его прямо возле нее. Сидел, рыдал, как дитя малое, сам во всем признался, когда следователи за ним пришли.

Разогнаться, войти в крутой поворот, нырнуть в переулок, снизить скорость. Хлопья ржавчины летят из-под колеса. Помочь сгорбленной женщине дотолкать тележку до верха наклонного туннеля; она разворачивает полотно последних новостей, стыдливо, словно подвенечное платье в шариках нафталина…

– Да, я знала Джоба Головастика. Никогда бы не подумала. Всегда был таким заботливым сыном… Наверное, сорвался. Хотя странно, я видела его за час до того, как все случилось, и он был спокойным, как валун. Но, говорят, он своей вины не отрицал.

Попрощаться и мчаться дальше, собирать информацию, как воробей собирает крошки. Убийства, убийства… Им не было ни конца ни края. Когда Эрствиль вернулся в ясли, где оставил Неверфелл, его память словно пропиталась кровью.

Спрыгнув с моноцикла, он забросил его на плечо и вошел в убогое помещение. Три женщины в масках спорили шепотом, но жестикулировали так яростно, что казалось, будто они кричат друг на друга во весь голос. Эрствиль сразу понял, что матрона и старшая нянечка нападают на худую темноволосую девочку, в которой он без труда узнал Неверфелл – слишком уж характерно она размахивала руками.

– Что происходит? – спросил он не так уж громко, но спорщицы тут же шикнули на него и ткнули пальцами в кроватки, где спали малыши.

– Ты сказал, что с ней проблем не будет! – прошипела матрона. – Я отвернуться не успела, а девчонка уже пытается научить детей новым Лицам. Причем не из тех, что полагаются чернорабочим!

– И Лицо-то какое страшное! – подхватила старшая нянечка. – Щеки растянула, глаза выпучила. Я сама видела, пока она маску не надела.

– Этого больше не повторится, – заверил их Эрствиль, после чего схватил Неверфелл за руку и оттащил в угол. – Ты совсем головой не думаешь, Нев? Меня не было всего три часа! Ты должна была просто сидеть в маске, но тебе понадобилось пугать детей! Нянька видела что-нибудь, кроме того Лица, что ты скорчила? Они догадались, кто ты?

– Нет, не думаю, – тихо ответила Неверфелл. – Прости, но… я не могла учить детей покорности и послушанию. Я хотела дать им новое Лицо – для выражения грусти или злости. Только я не умею показывать Лица, поэтому просто растянула пальцами рот и оттянула кожу под глазами… Понимаю, я стала похожа на раздавленную лягушку, но это лучше, чем ничего! К тому же такому Лицу можно научиться самостоятельно, без помощи масок и создательниц Лиц. Нужны только пальцы.

– Разумеется, ты же у нас леди Щедрость с тысячей лиц, – язвительно процедил Эрствиль. Слова Неверфелл остро напомнили ему о собственном жалком наборе. – Ты не забудь, что я шеей ради тебя рискую. И подобные шуточки нам с тобой могут стоить жизни. А теперь помолчи и послушай, что я узнал.

Поколебавшись, Эрствиль пересказал Неверфелл все, что ему удалось выяснить об убийствах в Рудниках.

– Все это дурно пахнет, но я не могу понять почему. Все убийцы чернорабочие, все жертвы – тоже. Двое признались, у остальных есть свидетели. И убийства не похожи друг на друга.

Странно было видеть Неверфелл в маске, совсем как в старые добрые времена в сырных туннелях. Но теперь Эрствиль знал, что там, под деревом, ее лицо меняется с калейдоскопической скоростью.

– А! – вдруг воскликнула Неверфелл. – Я поняла! Послушай, Эрствиль, мы с тобой копали не в том направлении, как и следовательница Требль. Мы искали жертв яда, которые сошли бы с ума и покончили с собой – совсем как великий дворецкий. Но яд поразил не жертв, Эрствиль! Отравлены были убийцы. От яда у них помутился рассудок, и они внезапно напали на своих близких. А для великого дворецкого не было никого ближе, чем сам великий дворецкий, потому что две половины личности жили в одном теле. Кто-то подсыпал яд в мотыльковое печенье, Правый глаз и Левый сошли с ума – и попытались убить друг друга.

Долгое время Эрствиль молчал. Его нисколько не волновала судьба великого дворецкого. Но он думал о женах чернорабочих, их родителях и детях – всех, кто себе на горе оказался не в то время не в том месте и принял смерть от самого родного человека.

– Это хуже всего, – только и сказал он. – Тут, внизу, у нас нет никого, кроме друг друга. Мы все тянем одну лямку, плечом к плечу. Одно дело, когда нас убивают придворные. Но… натравливать нас друг на друга… – Эрствиль запустил пальцы в волосы. – Я передумал. Насчет свержения Максима Чилдерсина. Если я могу сделать хоть что-нибудь, бросить хоть крохотный камешек на весы, я в деле. Мне плевать, что весь мир у него в кубке, я хочу увидеть его голову на пике. И думаю, таких, как я, здесь наберется немало.

– Ты что, хочешь рассказать остальным?.. Уверен, что это безопасно? – взволнованно спросила Неверфелл.

– Про тебя я рассказывать не буду, – успокоил ее Эрствиль. – Только про яд. И нет, это совсем не безопасно. – Он мрачно покачал головой. – Но нам нужна помощь. Так что придется рискнуть.

Потом он вздохнул и неуверенно посмотрел на Неверфелл:

– А ты можешь научить меня лягушачьему Лицу? Думаю, мне все-таки пригодится Лицо для злости.

На первый взгляд все чернорабочие похожи, как угли в печи. По крайней мере они изо всех сил старались, чтобы так и было. На протяжении веков любой, кто проявлял задатки лидера или оратора, исчезал в застенках Следствия. И потому чернорабочие научились подражать безликой массе.

Но любая информация, поступавшая в Рудники, распространялась неуловимо и молниеносно, как капля чернил растворяется в воде. Так весть о том, что великого дворецкого отравили, а чернорабочих заставляли убивать друг друга, в считаные часы достигла самых темных окраин. В Нижнем городе подспудно закипала злость, незаметная чужому глазу. Она распалялась, подобно специи, которая не чувствуется в первой ложке рагу, но затем взрывается пожаром на языке.