Фрэнсис Хардинг - Стеклянное лицо

– Трущобы. Тр-р-р-р-рущо-о-о-обы. – В первый раз Картограф прошептал это слово едва слышно, во второй – медленно выдохнул, так что в нем проступила барабанная дробь, а за ней – колокольный звон. – Давненько меня о них не спрашивали. Жалко, что их замуровали. Редко встретишь такой красивый Перекрут.

– Что такое Перекрут? – невольно спросила Неверфелл.

Картограф снова широко улыбнулся, словно Неверфелл преподнесла ему золотую чашу, полную шоколадного мороженого.

– Ты хочешь знать? – радостно спросил он. – Ты правда хочешь знать?

У Неверфелл возникло стойкое ощущение, что не очень-то она этого хочет.

– Но там был не только Перекрут, – продолжал Картограф. – В Трущобах происходило кое-что еще.

– Незаконное рытье туннеля? – предположила Неверфелл. Ее слегка сбивало с толку то, что до сих пор их беседа протекала абсолютно нормально. – Многие Картографы прибыли туда, чтобы разобраться с возникшим из ниоткуда туннелем. А потом они умерли.

– Да. От инфлюэнцы. Во всяком случае, так говорят.

Картограф внимательно смотрел на Неверфелл и как-то странно моргал. Обычно люди не закрывают глаза полностью, когда моргают, но он плотно смыкал веки и выжидал секунду, прежде чем их разомкнуть.

– Кто ты такая? И почему одета, как одна из нас? – Картограф по-прежнему улыбался, но в голосе зазвучали подозрительные нотки. Он подался вперед. – Зачем спрашиваешь про Трущобы?

Неверфелл понимала, что должна либо солгать, либо выйти из комнаты, так ничего и не узнав. Но вместо этого она, неожиданно для себя, медленно сняла очки. Свет единственной ловушки, свешивавшейся с потолка, упал на ее лицо.

– А. Ты. – Картограф откинулся на спинку стула. Медленно моргнул. – Ты ей не нравишься.

– Что? Кому я не нравлюсь? – озадаченно спросила Неверфелл, отгоняя непрошеное видение мадам Аппелин.

– Ты ей очень не нравишься. – Картограф склонил голову к плечу и закрыл глаза, сосредотачиваясь на ощущениях в пальцах ног. – Ты… щекочешься.

Неверфелл вспомнила, что Клептомансер говорил о Каверне, и, кажется, поняла, о ком идет речь.

– Я не хочу щекотаться, – с чувством выдохнула она. – Я вообще не хочу оставаться в городе. Но больше мне некуда идти.

– Если тебе некуда идти, воспользуйся Неоткрытой пещерой. Она ведет в никуда. Крики летучих мышей уходили в пустоту – и не возвращались обратно.

– Да, именно Неоткрытая пещера мне и нужна, – горячо зашептала Неверфелл, приблизившись к Картографу. – Я хочу знать о ней все. Она ведь тоже появилась и исчезла семь лет назад? И случилось это, как раз когда Картографы начали виться вокруг Трущоб. Возможно ли, что они обнаружили там Неоткрытую пещеру?

Теперь Неверфелл безраздельно владела вниманием Картографа. На самом деле она не возражала бы разделить его с кем-нибудь, уж слишком пристально он ее рассматривал. Неверфелл начало казаться, что его взгляд вязальной спицей вкручивается ей в лоб, когда Картограф вдруг встал, открыл дверь в стене за своей спиной и, повернув песочные часы, скрылся в темноте.

– Постойте! Куда вы?

Голос Неверфелл беспомощно заметался по комнатке. На мгновение она испугалась, что Картограф решил доложить о ней. А потом до Неверфелл начало доходить, что именно она увидела. На двери, через которую ушел Картограф, крепились песочные часы, мутные от пыли и раздавленных насекомых, с царапинами от ногтей на стекле. Значит, за ней сидел кто-то, с кем сам Картограф не рискнул бы разговаривать дольше пяти минут, – Картограф, чьего безумия и прозорливости боялись другие Картографы.

И хотя Неверфелл понимала, что поступает безрассудно, она кинулась ко второй двери и прижалась к ней ухом, но расслышала лишь приглушенное бормотание. Уже знакомый ей Картограф говорил с кем-то, а тот отвечал ему, шипя и прищелкивая. Время от времени их прерывал резкий визг. Потом они вдруг замолчали; раздались шаги, металлический скрип, и Неверфелл услышала, как открывается и закрывается еще одна дверь. На несколько секунд все стихло, потом Неверфелл вроде бы различила далекое шипение с прищелкиванием, перемежаемое летучемышиным писком. Невидимая дверь снова открылась и закрылась, и в соседней комнате опять зашипели и защелкали, словно что-то объясняя.

Неверфелл отскочила от двери прежде, чем та отворилась, впуская Картографа, с которым она разговаривала. Еще недавно гладко причесанные волосы топорщились усиками-антеннами, глаза бешено вращались, лоб блестел испариной. Над бровями темнел отпечаток испачканной в саже ладони, а воротник куртки выглядел так, будто его пожевали и выплюнули.

– Расщелины, – вдохновенно произнес Картограф. – Нет ничего прекраснее расщелин! Они подобны изломам, которые заставляют драгоценные камни сверкать и переливаться, когда на них падает свет. Иногда внутри них скрываются целые миры, как в совершенных глазах, куда соскальзываешь по спирали сладкой и безнадежной, ибо она никогда не прощает, но возвращается и перекручивается вихрем в поцелуе двух северов…

Будь слова Картографа полной чепухой, Неверфелл чувствовала бы себя в безопасности. Но проблески смысла мешали ей полностью отрешиться – мозг упорно цеплялся за них и уносился вдаль, как всадник, чья лошадь вдруг взбесилась и сорвалась в галоп, а он попытался спрыгнуть, но застрял ногой в стремени. И чем дольше она цеплялась за эти слова, тем больше смысла в них находила, вот только лошадь постепенно покрывалась чешуей, и у нее вырастали все новые и новые головы…

И Неверфелл увидела красоту расщелин, где спуски и подъемы забывают о вечных спорах и пожимают руки, приветствуя друг друга, где стрелки компасов пляшут безумными дервишами, а само пространство перекручивается, как скомканная фланель. Расщелины были ямочками на щеках улыбающейся Каверны, ее фирменной подписью, ее уязвимостью. Понять их значило украсть ее улыбку, похитить скрученную розу у нее из рук, вырвать кость из ее зубов.

Разум Неверфелл вырвался из убогих границ здравомыслящего черепа, который все это время держал его в заточении, и помчался прочь, исступленный, как птица со сломанным крылом, и бесформенный, как суп. Она увидела перед собой Перекрут, который согнутой булавкой протыкал карту насквозь. Неверфелл окунулась в него, вобрала в себя его форму, сама стала Перекрутом. Теперь, когда Неверфелл сложила свой разум, все встало на свои места.

А потом она вдруг увидела что-то мучительно яркое. На крошечную долю секунды перед ней мелькнула идеально ровная скважина, за которой скрывалась шахта, полная света. Неоткрытая пещера. Она манила Неверфелл, умоляла исследовать ее и запечатлеть на карте… а потом исчезла. Неверфелл будто услышала, как сокрушенно вздыхают все Картографы Каверны при воспоминании об этой пещере. Где она? Куда она вела? И почему, почему исчезла, прежде чем они почтили ее своими картами?