Ульяна Соболева - Мертвая тишина [СИ]

И снова, и снова задавать себе вопрос, почему он настолько честен с ней. Дьявол! Как вообще можно вот так, безоговорочно, доверять женщине? Он искренен не только в вопросах своего прошлого, но и в своих эмоциях по отношению к ней.

«Ты помнишь, как я увидел тебя впервые?»

Дошёл до этих строк и напрягся, отставляя бутылку в сторону. Я хочу вспомнить, Мокану. Я. Расскажи мне, почему для тебя это имело такое значение, что ты потратил своё чертово время на то, чтобы описать свою встречу с ней? И, может быть, тогда я пойму, с какого хрена у меня вдруг начало покалывать кончики пальцев, которыми я касаюсь этих букв.

«Дальше, ты прочтешь мои записи, где я уже не обращаюсь к тебе, малыш. Я расскажу со стороны. Я просто раскроюсь перед тобой. Весь. Мои мысли, мои чувства, мои эмоции. Возможно, они тебя шокируют, возможно ты не поймешь меня. Я просто хочу, чтобы ты знала.»

И мы окунаемся с ним на пару в его мысли, чувства и эмоции. И именно здесь, на этой странице я вижу, что нас не двое, нас трое. Последние слова слегка смазаны, и я знаю, чьими слезами. Дьявол! Что творилось между вами, что один решил вскрыть собственную душу без анестезии, а вторая оплакивала труп этой самой души?

Приводила в ярость мысль, что она не собирается рассказывать мне это сама. Обходит стороной многие вопросы, которые я задаю. Да, довольно деликатно и умело, отвлекая моё внимание, иногда чисто по-женски соблазняя, иногда пряча взгляд и выпрашивая себе еще немного времени. Я ведь спрашивал. Просил, словно наркоман, дать ещё кусочек прошлого, но она ответила, что я ещё не готов.

— А, может, ты позволишь мне самому решить, к чему я готов, а к чему нет? Никогда, Марианна, — я подхожу к ней, сжимая ладони в кулаки, чтобы не схватить её за плечи и не встряхнуть, — не принимай вместо меня решений.

А она отвернулась в сторону и, сжав тонкими пальчиками, подоконник, сказала, глядя в окно:

— Я не знаю, Ник… Может, ты и прав… Может, это я не готова рассказывать тебе нынешнему.

— Что мне нынешнему? Я не изменюсь, понимаешь? Не будет прежнего Николаса. блядь, я даже не знаю, существовал ли он на самом деле! А что, если он — фантазия? Вымышленный образ твоего измученного горем сознания? Что если он и вполовину не был так хорош, как ты о нём думаешь?

Марианна вдруг засмеялась, и я вздрогнул от той боли, что зазвучала в её смехе.

— Он никогда не был хорошим, Ник. Кто знает, — она повернулась ко мне и погладила теплой ладонью по щеке, — возможно, ты и вполовину не так плох, каким был он.

Сжал её ладонь, не позволяя убрать от своего лица, и прорычал, склонившись над ней.

— Тогда какого демона? Почему, Марианна?

И снова грустная улыбка, и она облизывает пересохшие губы, а я стискиваю зубы, глядя на маленький розовый язычок, пытаясь сдержать острое возбуждение, взорвавшееся в венах.

— Потому что я люблю его. Понимаешь? Только поэтому. Я хочу вернуть его. Себе. Своим детям… Я хочу вернуть его тебе.

Шагнуть к ней, заставляя прислониться спиной к окну, запрещая себе думать о дурманящем аромате ванили… Её запах. И только её.

— А если я этого не хочу? Что если мне ОН не нужен?

Она судорожно сглатывает и закрывает глаза, а я словно завороженный смотрю, как подрагивают её ресницы. Старается сдержать слёзы, а мне хочется увидеть их. Хочется пошатнуть её уверенность, увидеть слабость.

Открывает глаза, а в них решимость. Холодная, жестокая. Осторожно отталкивает меня ладонями и обходит, направляясь к шкафу. Достала что-то из ящика и повернулась ко мне, сжимая в руках чёрную тетрадь.

— Не лишай себя права выбора, Ник, — подошла ко мне и протянула тетрадь, автоматически взял её, бросив недоумённый взгляд на Марианну, — Прочитай и только потом прими решение. И когда ты придёшь ко мне со своим выбором…

Она не договорила, но я понял её. Когда я приду к ней со своим выбором, настанет её очередь выбирать.

Я всё ещё сидел в борделе с своей тетрадкой на коленях, когда почувствовал, что хочу услышать её голос. Игнорировал это желание до тех пор, пока не перестал понимать смысла прочитанного, пока это долбаное наваждение не превратилось в адскую потребность.

С этого момента началось моё заражение тем вирусом, от которого корчился её Ник. Нет, ни о какой любви, конечно, и речи быть не могло. Тот, кто неспособен любить, не испытает этого чувства, даже прочитав тысячи книг или просмотрев сотни фильмов. Я умел только желать, я признавал только похоть и извращённо хотел показать все грани этой похоти ей. И вся проблема как раз была в том, что ей и только ей.

Штамм Марианны Мокану уже прочно проникал в кровь, заражая едкой зависимостью. Возможно, она исчезнет, как только я её получу. И я должен сделать всё, чтобы уничтожить этот яд, не позволить добраться до сердца. Передо мной был дневник того, кем я не хотел становиться. Она сломала его. Я должен был сломать её. И как бы ни распирало от желания копаться всё глубже в своём же прошлом, я начинал чувствовать то, чего не ожидал. То, что оказалось неожиданным ударом под дых, сходу. Я захотел получить её. Назло ему… себе. Не просто трахнуть и забыть на следующий день. Больше. Я хотел получить, чтобы доказать себе нынешнему, что больше не подсяду на этот наркотик. Что смогу жить холодной головой… без дневников и зависимости. В конце концов, лучшие браки — браки по расчёту.

Я в очередной раз звонил на телефон Марианны и матерился, снова и снова попадая на голосовую почту. Набрал Зорича, с которым расстался лишь пару часов назад, и подумал, что, если он в курсе о том, где моя жена, попросту убью на хрен обоих. Сначала его у нее на глазах, а потом и её.

— Да, господин.

— Здравствуй, Сер, — запнулся, подумав о том, что не хочу, не хочу, мать его, спрашивать у чужого мужика о своей жене! Но с другой стороны, молчание Марианны не просто настораживало, оно начинало беспокоить. И это беспокойство раздражало.

— Господин?

Кажется, я слишком долго молчал, что оказалось удивительным даже для сверхделикатного ищейки.

— Я не могу дозвониться до Марианны вот уже несколько часов. Ты знаешь, какие планы были у твоей госпожи?

На том конце провода замолчали, а потом, откашлявшись, Зорич осторожно произнёс:

— Нет, Николас, — да, я всё же позволил этому ублюдку так меня называть, — я не в курсе, но я сейчас позвоню Валаску.

— Подожди, Зорич. Он сам на проводе.

Не отключая Сера, ответил на звонок главы европейских ищеек, чувствуя, как сжалось в желудке предчувствие беды.

— Слушаю.

— Господин Мокану, здравствуйте.

— Ближе к делу, Валаску.

— Господин, только что поступил звонок от Охотников.

Предчувствие беды вихрем пронеслось по всем внутренностям, скручивая их, вызывая желание вцепиться в горло ищейки, выдерживавшего подозрительную паузу, и я рявкнул, сжимая в руках телефон. Включил конференц-связь.