Ульяна Соболева - Мертвая тишина [СИ]

Важное уточнение в конце, потому что репутация этого урода, прослывшего едва ни главным оторванным ублюдком в колледже, шла далеко впереди него самого.

— Его называют Хаос, Камилла. Его называют Хаос не просто так.

Она ушла, продолжая сжимать в маленькой ладони телефон, и Сэм ощутил собственное бессилие. Она не просто похудела. Его девочка осунулась, истончилась настолько, что, казалось, еще неделя подобного состояния голода, и Ками просто исчезнет.

Нет, королевской семье по-прежнему удавалось находить какие-то крохи для пропитания. После того, как они съели всех смертных. Осушили досуха. Многие отказывались до последнего от такого решения проблемы. Тот же Влад. И Анна. Но в проклятом городе не было уже животных или птиц. И со временем королю пришлось склонить голову к горлу пойманной внуком испуганной девочки, и жадно выпивать из неё жизнь. Благородство благородством, но, когда на кону стоит безопасность и защита твоей семьи, люди перестают казаться чем-то большим, чем просто еда.

И Сэму надоело смотреть, как медленно угасает жизнь в его близких. Ему осточертело просыпаться после двухчасового сна, больше он себе отдыхать позволить не мог, и с ужасом думать о том, что кошмар, который он только что видел с закрытыми глазами, мог осуществиться наяву. Его обессиленная сестра. Его истощённый голодом маленький брат. Мать… мать с огромным животом, но такая худая, почти прозрачная. Ему снилось, что её рвало. Впрочем, это не было неожиданностью. Марианну на самом деле тошнило сутки напролёт. А во сне… в этом кошмаре, повторявшемся каждый раз, когда Сэм позволял себе забываться, он видел, как её рвёт. Как она стоит у ног высокого темноволосого мужчины. Сэм никогда не видел его лица, но интуитивно знал, кто он. Кто ублюдок, безразлично наблюдающий за страданиями своей жены. Её рвало до тех пор, пока она не начинала задыхаться, пока из её рта не полезло нечто… и Сэм слишком поздно понимает, слишком поздно срывается с места, чтобы подскочить, чтобы помочь, не дать ей рвать собственным ребенком.

На этом месте он всегда просыпается. На этом месте его словно кто-то выталкивает в реальность, не менее ужасную.

— Ненавижу тебя, Николас Мокану! Ненавижу тебя, Мокану! Не-на-ви-жу! ТЫ не победишь. Не позволю!

Одними губами. В пустоту. Его ежедневная мантра. Она придавала сил и напоминала, ради чего он до сих пор жив.

Ради чего каждый раз отправляется на охоту, чтобы притащить очередную дичь. Он перестал называть людей иначе. Теперь он даже не утруждал себя гипнозом. Не мог позволить тратить энергию на что-то подобное. Он хватал несчастных смертных и волоком тащил под землю. По изученным до боли ходам, отстреливаясь от наглых стервятников-вампиров, желавших отобрать у него законную добычу. Дичь, которую он приносил для своей матери. В первую очередь для неё. Остальным разрешалось присоединиться к трапезе только после того, как Марианна, пусть не полностью, но хоть немного утолит голод. Ровно настолько, чтобы не свалиться обессиленной.

Первое время она сопротивлялась, переходила на истерический крик, требуя накормить раненого в очередном столкновении с нейтралами Рино или, конечно, Ками и Яра. Она смыкала плотно губы и отчаянно мотала из стороны в сторону головой, пока Сэм, разозлившись, не впился пальцами в её подбородок и, сожалея, да, но всё же отправил ей самую страшную картинку из своего сна. Без особого удовольствия глядя, как расширяются её зрачки и учащается дыхание, пока в своей голове, она давится собственным ребенком. Таким беспомощным, маленьким телом, которое отторгает её собственное. Финальным кадром — окровавленная крошечная фигурка, больше похожая на куклу, с вывернутыми в обратную сторону ножками и ручками и распахнутым синим, таким знакомым, до боли знакомым и родным синим взглядом самого Сэма и того, кто его породил.

— Это мой сон, мама. Мой ежедневный сон. Не дай ему стать пророческим.

Потом Сэм не раз будет думать о том, что не получал большего удовольствия в жизни, чем когда смотрел, с какой жадностью мать вгрызлась в запястье старика, найденного им. Её не остановили ни его вопли, ни конвульсии. Досуха. Впервые он видел, как Марианна убила кого-то.

Сэм снова опустился на пол и прислонился спиной к согретой костром стене. Ему нравилось ощущать это тепло извне. Возможно, потому что в нём самом тепла больше не было. Тем более в последние дни, когда его корёжило от беспокойства. Он усмехнулся собственным мыслям. Можно сказать, беспокойство стало его вторым «Я» еще шесть лет назад. Тревога. Сильная. Подобная шторму, обрывающему провода и поднимающему в небо деревья, машины и целые дома. Эта тревога мучила его последние три дня. И он догадывался, почему. Ребёнок. Настало его время появиться. Господи, он бы отдал полжизни, чтобы его сестра появилась в другом месте и в другое время. Мирное. Спокойное. Наполненное счастливым ожиданием и любовью, а не страхом. Диким. Паническим. Выворачивавшим наизнанку от тех мыслей, что бились истерически в голове.

Но Василика… Сэм знал, что её назовут именно так. Он даже знал, кто даст ей это имя. Знал и всё же сам про себя звал её именно так. Оно ей подходило. Её глазам. Тем, что он видел в своих кошмарах. Оно развеивало страх потерять её в реальности.

И он ждал. Ходил на вылазки за медикаментами. Один. Не желая подвергать риску ни Велеса, злившегося на отстранённость двоюродного брата, но вынужденного оставаться под землёй, чтобы защищать свою младшую сестру, ни восстановившегося Габриэля, ни Изгоя. Он не желал оставить Зарину без отца, а Крис и Диану без своих мужчин.

В конце концов, это была только его проблема и только его ответственность.

Но всё произошло совершенно не так, как он распланировал. Его мать не могла родить. Она умирала. Она извивалась на низкой деревянной кровати, наспех сколоченной из подручных деревяшек и укрытой старым матрасом, впиваясь скрюченными от боли пальцами в простыню. Истошно крича, она звала его. Захлёбываясь слезами, она раз за разом произносила одно и то же имя.

Ник.

Оглушительно громко. Так что закладывало уши.

Ник.

В дикой агонии.

Ник.

Срывая голос.

Ник.

Шепотом.

Ник.

Беззвучно шевеля губами. Абсолютно безмолвно.

Ник. Ник. Ник.

Эти три буквы в его голове. Набатом.

И он видел силуэт смерти, молчаливо появившийся за её спиной. Смотрел широко открытыми глазами на бесформенное черное пятно, склонившееся над кричавшей от очередной схватки Марианной и жадно вдыхавшее её крики, и отчаянно понимал — эта тварь выжирает из неё жизнь. Десять часов. Десять часов её криков, её агонии и замедленной съёмки того, как силуэт на стене становится больше. Растёт медленно, но уверенно.