Дарья Абрамова - Заклинатель кисти [СИ]

— Йой?.. — заморгал я, однако был не в силах отвести глаза.

Девушка потупила взгляд, на ее лице отразилась печаль. Такая сильная и жгучая…

— Я была при осаде крепости Джун. Я знаю, что там произошло. Я все… все видела. И никому не рассказывала: Уджа запретил мне. Но ради тебя… я нарушу свое обещание, потому что ты должен знать. Потому что так правильно.

Крепости Джун?.. погодите, это, часом, не та, которая стала предпоследней главой в войне с королевством Тин?! О которой ходит множество слухов?! Которая прославила Уджа?!

Йой.

Я родилась и прожила первые тринадцать лет жизни в деревушке близ реки Ба-Нин, что рядом с горной цепью Да-Рин [1] Приставка Ба- на языке Ближнего Востока означает «река», а Да- означает «гора» или «горная цепь» (в зависимости от контекста). То есть, в речи они часто дублируют, говоря на манер «река река Нин» или «горная цепь горная цепь Рин». , где, согласно легендам, некогда находилось великое горное королевство Дайке Богача. Кузницы и шахты этого государства работали неустанно, наполняя казну необычайным количеством золотых монет и драгоценных камней. При правлении Дайке, однако, они нашли камень необычайной красоты — размером с ладонь, светлый, как солнечный луч, и светящийся приятным глазу светом. Сначала народ королевства нарек его Камень правителя, а затем — Камень безумия, ибо драгоценность принялась быстро мутить рассудок Дайке, превращая его из справедливого правителя в безумца-тирана, который жаждал лишь обогащения собственного богатства и ничего более. Вскоре, не в силах терпеть лишения народа, придворный заклинатель кисти, чье имя давно затерялось в веках, призвал Великого дракона земли, дабы тот положил конец тирании Дайке. Король был сражен, однако призванное создание никуда не делось — подвергшись скверне драгоценного камня, оно само возжелало обладать богатствами горного королевства и принялось крушить его и убивать жителей, не трогая лишь заветную добычу. Многие погибли в те ужасные дни бойни — лишь единицы уцелели и вынуждены были покинуть пределы некогда великого государства. Однако данное — не более чем легенда, которую мне неоднократно приходилось слышать от старушки Лу, прожившей много лет и поведавшей нам, детям деревни, немало сказок и историй.

Мой отец, Вур, был опытным охотником и следопытом, однако любил приложиться к бутылке да помечтать о несбыточных и эпических приключениях, в которые ему никогда не суждено было попасть. Тоска деревенской жизни злила его настолько, что подчас он срывал гнев на мне и матушке, избивая нас. Однако мама, Лей, смиренно терпела это и мне велела «уважать отца», тем самым только потворствуя поведению мужа. А что было делать? Данное ведь в нашей стране не считается чем-то из рук вон выходящим: муж может спокойно бить супруга, если посчитает данное нужным… Говоришь, слышал, что такое есть и на Западе? И на Далеком Востоке?.. ха, значит, похоже, этот мир неисправим.

Так вот, однажды, когда мне было одиннадцать или двенадцать, отец допился до такого, что впал в неистовство и случайно забил матушку до смерти. Я видела все своими глазами и… и… прости. Ничего, если я не стану здесь вдаваться в подробности? Понимаю, что данное случилось давно, но воспоминания об этом все равно жалят так же больно и ядовито, как осы… После этого я стала фактически ответственной за дом, готовку, уборку… не то чтобы меня не учили такому, но без матушки стало тяжко, а отец, впав в глубокую печаль и виня себя в смерти жены, принялся пить чаще и сильнее.

Именно тогда, когда мне было тринадцать, это случилось: вести о войне и так доходили до нас, но она всегда казалась далекой и неопасной — так, страшной байкой. Однако той зимой вдруг явился гонец в военном обмундировании и на коне и велел всей деревне собираться и следовать к крепости Джун, находившейся не очень далеко и служившей оборонительным пунктом, в котором, однако, давно не было нужды, и гарнизон которой был всегда на моей памяти малочислен. На расспросы деревенского старосты и селян о том, что происходит, тот ответил:

— Враг идет! Приказом командующего было объявлено, чтобы жители всех окрестных деревень собирались в крепости Джун. Туда днем прибудет армия короля.

В тот момент я, стоя среди толпы изумленных и испуганных вестью селян, даже и не представляла, чем данное обернется. Никто тогда не мог с уверенностью знать, что это было только самым началом осады крепости Джун. В спешке собрав все свои пожитки, жители деревни ринулись в указанное место: кто шел почти налегке, кто тащил за собой целую телегу поклажи. Отец же велел взять лишь все самое необходимое и лишь немного еды: когда он был трезвым, то мыслил весьма здраво и не впадал в бессмысленную агрессию.

— В крепости будет провиант. Солдаты не имеют права нам его не дать — все-таки мы тоже подданные короля, — сказал мне он.

Прибыв в крепость, мы обнаружили, что весь ее немногочисленный гарнизон высыпал на улицу, да и армия короля уже вовсю стекалась туда, а к огромной повозке, прикрытой брезентом и толкаемой двумя огромными яками, было приклеено множество бумажек с записанными на них заклинаниями, словно к чему-то проклятому. Тогда я понятия не имела, какой правильной оказалась посетившая меня мысль. Когда вся армия собралась в пределах крепости, ворота ее наглухо закрыли и более никого не впускали — селян деревень, которые пришли позже, и слезливо молили снаружи, чтобы их впустили, отдали на растерзание пришедшей затем армии неприятеля.

Новым командующим крепости оказался Юдж — мужчина средних лет, крепкий и огромный, как гора, с длинной курчавой бородой, тронутой сединой. Он руководил делами жестко, и мы, селяне, быстро почувствовали это, когда нас разместили, словно скот, в плохие условия, предоставляя еду, словно какие-то подачки и периодически заставляя работать на «благо армии», используя либо как пушечное мясо, либо как прислугу. Вскоре выяснилось, что далеко не все в армии согласны с политикой ведения дел Юджа, но боялись высказаться, послушно исполняя приказы. Дело обстояло не только в стадном чувстве или подчинении вышестоящему — сначала я не замечала этого, но потом мне стало очевидно, что многие из них боялись воинов, приближенных к командующему армии и крепостью. А именно — Уджа и Линжа. Умелые, быстрые и смертоносные, готовые без лишних слов исполнить любой приказ Юджа. Тогда я еще понятия не имела, кто они такие, из каких семей происходят, и могла судить лишь тому, что видели глаза и слышали уши. Уджа был необычайно красивым воином, словно принцем из сказки, однако малоэмоциональным, немногословным и не в меру жестким и жестоким. Словно не человек вовсе, а оживший меч. Линж, в отличие от него, был более похожим на человека, да только очень хитрым, скользким, как уж, и искусным в болтовне так же, как и в использовании оружия. Его речи подчас звучали так дружелюбно, что начинало мутить от их лживости. Будучи в прямом подчинении у Юджа, он все равно умудрялся быть сам по себе — и единственное мнение, которое интересовало этого мужчину помимо собственного, было… мнение Уджа. Я не знала тогда, что связывало этих двоих, но они часто работали слаженно, в паре.