Роман Суржиков - Кукла на троне

– Смирно стой, паскуда!

Мира воспользовалась заминкой, чтобы вклиниться в речь министра двора.

– Конечно, я читала и слышала об апрельской ярмарке и прошлой весною очень сожалела, что не смогла ее посетить. Однако ваша речь, сударь, не приближает меня к ответу на вопрос: кто этот бедняга в цепях? Что он делает во дворце? И чего ждут у дверей еще сорок подобных ему?

– Позвольте мне дать ответ, ваше величество.

Герцог Ориджин закашлялся, изящным жестом выхватил платочек, прикрыл батистом губы.

– Простите, ваше величество. Кажется, я – единственный северянин, не ладящий с холодами. Простуды – мое пожизненное проклятье… Они молят о помиловании, ваше величество.

– Кто молит, милорд?..

– Несчастный малый перед вами и сорок остальных у дверей. Это преступники, приговоренные к казни осенью и зимою. В число весенних мероприятий, призванных порадовать народ, входит императорское помилование. В первый день апреля правящий владыка дарует жизнь и свободу семнадцати преступникам. Поскольку сам день праздника полон забот, указ о помиловании составляется загодя, а при торжестве лишь зачитывается. Сейчас вашему величеству предстоит отобрать семнадцать счастливцев, которые получат вторую жизнь.

– Семнадцать из сорока?..

Герцог глянул на секретаря суда, и тот уточнил:

– Из сорока четырех, ваше величество.

– Что случится с остальными?

Герцог небрежно повел рукой:

– Ну, их казнят либо сошлют в рудники. Высочайшего помилования могут просить лишь те, кто получил тяжкие приговоры. Мелкие воришки не стоят внимания вашего величества.

– Вы предлагаете мне помиловать семнадцать человек, и обречь остальных на верную гибель?

– На заслуженную гибель, ваше величество.

– А зачем их привели сюда? Я должна сделать выбор, глядя им в лицо? Исходя из их внешности, надо полагать?

– Если пожелаете, можно убрать внешность из рассмотрения.

Ориджин махнул платочком конвоиру:

– Разверни его.

Стражник рванул узника, тот крутанулся на месте и вот уже стоял лицом к двери. Спина у него была кривая и костлявая, одна лопатка торчала на дюйм выше другой.

– Видите, ваше величество: теперь даже самое милое личико не введет вас в заблуждение. Прикажете ли накинуть на злодея плащ, чтобы исключить эстетическое влияние спины?

Вот для подобных случаев Янмэй Милосердная и писала свои поучения: помнить о приоритетах, не поддаваться на провокации мерзавцев. Мира ответила с идеальной вежливостью:

– Я могу сберечь свое и ваше время, милорд, если просто прочту дела этих людей. К чему устраивать личный осмотр? Это пустые хлопоты.

Герцог надул губы в подобии обиженной гримаски:

– Я надеялся сделать приятное вашему величеству. Решать судьбы людей, одним словом возвращать к жизни обреченных – это ли не способ получить удовольствие от власти? И разве вы испытаете подобное, ставя унылые пометки на полях документов?..

– Ушшасная скука, фаше величшестфо! – вздохнул министр двора. – Лишно я терпеть не могу читать документы. Благородный человек скажет слово – и все решится. Только жалкий канцелярист будет вчитываться, ставить какие-то пометки…

– Да-да, – кивнул герцог, – пометки – кошмар. И галочки, и плюсики одинаково мелочны. Я бы на вашем месте писал полностью: «Помилован Е. И. В. Минервой», но и это не дало бы должного удовлетворения.

Мира заметила, что секретарь суда не разделяет взглядов герцога и министра. Судейский чиновник прятался взглядом в папках с делами. Он явно предпочел бы анализ документов личной встрече с обреченными людьми, тщетно надеющимися на спасение. Мира разделяла его чувства, но помнила о приоритетах. Конфликт с Ориджином не входил в их число.

– Что ж, милорд, коль вы так старались ради моего…

…или вашего собственного?..

– …ради моего упоения властью, то я не смею отказать. Господин секретарь, в чем виноват этот преступник?

– Ваше величество, это Годдард из Стоквилля, не помнящий родителей. Известен под прозвищем Бродяга Год. Обвинялся в дюжине разбойных нападений, доказательно уличен в двух.

– Он убил кого-нибудь?

– Нет, ваше величество, но имущество и гордость купцов Фаунтерры жестоко пострадали от его рук. Купец Джонас был сброшен с коня в лужу и обокраден на сумму в четырнадцать эфесов. Купец Хальбин подвергся нападению в момент справления нужды и лишился не только товара на тридцать эфесов, но и собственных штанов.

При последних словах Бродяга Год тихо хохотнул.

– Помилуйте его, – сказала Минерва.

– Фаше величшестфо!.. – воскликнул министр двора. – Это отвратный и мерзкий разбойник, стоит ли он?..

– Боюсь, я не смогу получить удовольствия от власти, будучи вынуждена спорить с вами, сударь.

Старик-министр умолк. Лорд-канцлер что-то черкнул в блокноте и взмахнул платочком. Конвоир увел Бродягу Года, а секретарь сделал запись в деле.

Новый преступник воздвигся перед Мирой. Этот был громаден, словно бык. Роба с чужого плеча на нем трещала по швам. Как и Бродяга, он получил указание не отрывать взгляд от пола, однако нахально зыркнул на императрицу. У него были блеклые серые глаза северянина.

– Бойд Март Бойд из Беломорья. Доказательно обвинен в дезертирстве, пиратстве, грабеже и убийствах по заказу. Только в Фаунтерре совершил три убийства, получив за них оплату в восемнадцать золотых.

– Каков приговор?

– Повешение, ваше величество.

– Он его заслуживает.

Тут кайр Джемис, доселе молча несший вахту около своего сюзерена, негромко кашлянул. Герцог воскликнул:

– Ваше величество, прошу, приглядитесь еще раз к этому парню! Силен и храбр – настоящий боец. Побывал и дезертиром, и пиратом, и бандитом, и асассином – стало быть, мастер на все руки, стремится все в жизни успеть, всякого испробовать. Убил трех человек за восемнадцать золотых – всего по шесть монет за голову. Значит, не жаден, умерен в аппетитах, трудолюбив. А какой красавец – мышцы так и играют! Он родит здоровых и сильных детишек. Ваше величество, нельзя разбрасываться такими людьми!

Бойд кивал, выражая живейшее согласие со словами герцога.

– Просите за него, поскольку он северянин? – уточнила Мира.

– А он северянин, ваше величество?.. Как неожиданно!

– Он из Беломорья, милорд, – сказал судейский.

– Ах, да?.. Простите, совершенно упустил из виду! Ваше величество, так не помиловать ли нам этого силача, эту гордость северного края?

– Он сполна заслужил виселицу.

– Воля ваша… – вздохнул герцог и разочарованно чихнул.

Бойда вывели, секретарь сделал запись.

– Пока мы шдем следующего, фаше величшестфо, позвольте мне продолжить рассказ. Другое украшение столичной весны – это праздник цветов. Начавшись в первый день апреля, он длится целых два месяца. Во всех садах и парках Фаунтерры цветы без устали сменяют друг друга. Стоит одним увянуть, как тут же распускаются другие. Точно как при дворе: молодые хорошенькие леди сменяют пожилых, увядших – и высшее общество всегда благоухает новым цветом!..