Карина Демина - Летняя практика

И без меня не обойтись.

От не сказать, чтоб я радая была. Мир спасать в мечтах — одно, а вот наяву в земле колупаться иссохшее — другое… заклятье я чертила сосновою веткой.

Лойко сидел тихенько, спиною к камню прижавшись, да думал об чем своем, если мертвяки вовсе думать способные. И тем изрядно мне помогал. Кирей же за мною ходил да руководствовал:

— Прямее малюй… Зослава, разве не помнишь, чему нас учили? Прямые линии должны быть прямыми… а это что за загогулина? Это, по-твоему, так руна старшая выглядит? Зослава… ты понимаешь, что шансов у нас немного… я сказал на три шага…

— Кирей! — Я сук в руке подкинула, прицеливаясь.

— Что?

— Шел бы ты… отдохнул, что ли?

— Я не устал. — Он ногою шишку еловую подпнул, расчищая мне путь. — Я лучше тебе помогу.

Ага, а я с этое помощи поседею до сроку. Нет уж.

— Кирей…

— Понял. — Он руки поднял и, разом посерьезнев, добавил: — Небо светлеет. Точно сама успеешь?

Успею, куда я денуся. Нет, оно б можно было и без чертежу, когда б Кирей уверенный был в правильном заклятии, так он не уверенный… да и я тоже не уверенная, что сумею с силою управиться… с огнем-то я поладила. И с водой. А вот земля, она упертая, не захочет отдавать, то и не принудишь.

Да и заклятье… такого я не пробовала.

Потому лучше уж время потратить, чтоб первичную схему начертить, а уж с нею и дальше воевать.

— Солнце теплое, — заметил Лойко. — Теперь я это ощущаю…

— И все равно умереть хочешь? — не удержалась я. Оставалась самая малость. Заключительная линия и два закрепляющих узла, чтоб контура замкнуть.

— Я уже мертв, Зослава. И да, я хочу уйти, пока еще в своем разуме пребываю… я не знаю, что будет дальше… возможно, я просто двинусь к столице, уничтожая всех, кого встречу… а может, просто нашлю на царство чуму и мор… или еще чего утворю… я больше не верю себе.

Он задрал голову.

— Но солнце увидеть хотел бы… думаешь, получится?

— Получится, получится, — проворчал Кирей. Он тоже присел и, сапог стянувши, сор мелкий из него вытряхивал. — Если я чего и понял, то действует обряд не сразу. Пару часов у тебя будет… нам того хватит.

И переглянулись так хитро.

Знать, не только обряд задумали. Да ну их…

Я закончила чертеж и отступила, оглядывая свое утворение. Нет, Люциана Береславовна нашла б к чему придраться. И линии не так чтобы глубоки да четки, и вовсе это блажь опасная — чертить на земле, тут же ж любая кочка, любой жук дохлый все испоганить способный… да только не было у меня с собой листов пергаментных и иной снасти.

Авось и так сойдет.

Руки о подол отерла.

— Ну, — сказала, сама робея от задуманного, ажно колени задрожали да и в руках слабость появилась. — Надобно… начинать.

Кому я сие говорила?

Себе… получится. Конечно, получится… вовсе я не бездарная… и экзаменации вон сдала… и цельный год училась-мучилась, мусолила гранит науки, как Архип Полуэктович сие называет… и значится, не зазря, если вот…

— Зось, не тяни хвоста… — Кирей сапог рукавом протер, — то есть кота… хвост оборвешь.

А небо и вправду посветлело.

Того и гляди, вспыхнет ружовым перламутром да золотом, солнышко выпуская…

Слова заклятья легли, что молитва на душу. Я проговаривала, как учено было, четко и ясно, ворочая языком неподъемные глыбины древних словесей. И ничего, ворочались. И сила текла, уходила в начертанную вязь рисунка, связывая землю волею моей. А та, сперва неподъемная, тяжкая, упрямилась, не желая расставаться со скарбами своими.

Но вот вздохнула.

И треснула.

И выплюнула конскую голову костяную… проржавелую сбрую, от которой и уцелели, что заклепки посеребренные… и еще костей горку… гору… земля отдавала взятое.

Горшок с серебром, зарытый, надо думать, в стародавние времена. И осколки стеклянные. Железный плуг. И меч проржавелый…

— Вот! — Лойко вскочил на ноги.

Я это краешком глазу заприметила, и то, как поднялся следом за ним Кирей, и то заклятье, набравши силу, тянуло из землицы еще что-то, неимоверно тяжкое, неподъемное…

— Бросай, Зослава!

Ага, чтоб сие так просто было! Я б желала замолчать, да только язык мой, взаправду враг мой лютый, не желал замолкать. Я, закостенев во внутрях, повторяла и повторяла навязшую на зубах фразу-ключ, щедро отдавая взамен свои силы… и из земли лезло… вот не ведаю, что лезло.

Тяжкое.

Огроменное.

Сказывал дед Панкрат, как щуку рыбачил да на крючок евонный, кованый, сом сел, и не какой-нибудь двугодовалый, которого на один зубок, но матерый зверюга-омутник. И как сперва-то дед и не понял, чего случилось.

Повело поплавок.

Натянуло веревку. Удило выгнулось да удержалось, даром, что ль, за него, зачарованное, дед Панкрат две кадушки меду липового отдал? Магик тот клялся, что удилище не то что щуку, белугу выдюжит. От белуг у нас отродясь не водилось, а сом сыскался. И так дернул, что дед сам едва в омут не рухнул. А рухнул бы, как знать, сказывали, что иные сомы вырастают до того огроменными, что человека целиком заглотить способные.

Главное, что по первости дед-то удилище не бросал, тянул… и мыслю, тоже дивился тяжеленному улову своему…

— Зослава… — Голос Киреев издалек донесся, и я б хотела ответить, да не могла, занята была, а после вдруг что-то грохнуло.

Треснуло.

И обсыпало меня землею с головы до пят.

А после и отпустило. Так отпустило, что, когда б не Лойко, рухнула б наземь. Ноги ослабли. Руки. И вся я кругом ослабла, будто бы во внутрях не кости с мышцами, которые Архип Полуэктович цельный год мучил, но тесто переходившее.

— Присядь. — Лойко свой кафтан скинул, на землю бросил. — Надо же… вот почему, выходит, это место… такое…

— Какое?

В роте пересохло. И язык натруженный едва ворочался. А горло и вовсе драло, будто кошки в нем шкребались. Я языком по губам провела, будто вспухли они…

— А ты поглянь! — Кирей сунул в руки флягу. — Сильна ты, Зослава… может, все-таки бросишь моего родича? Поедем со мной…

— Куда?

— А куда-нибудь.

Во фляге у него не водица, но настой травяной да на перваче. От не ведаю, то ли травы хорошие, то ли первач, но закашлялась я, а по кишкам тепло полетело. И оттого сразу легчей стало дыхаться.

— Так думалось мне, что есть у тебя кого звать…

— Есть. — Кирей флягу забрал, крышечкой закрутил и в карман тайный убрал. — Но хороших женщин мало не бывает. Это первое. А второе, я ж азарин… а у нас многоженство…

— Открутит тебе Велимира роги за такое… женство, — хмыкнула я и на поляну поглядела. Мамочки мои родные!

От прав был Архип Полуэктович, говаривая, что неможно с магией баловаться. Хотя ж мы не баловались, мы по сурьезному делу туточки… а все одно… была поляна и осталась, только отныне не видать ни мхов зеленых, ни иглицы за костями и прочим земляным скарбом.