Татьяна Буденкова - Жизнь и приключения вдовы вампира [СИ]

Натали заметила, как лицо батюшки немного прояснилось, морщина на переносице разгладилась, и он обратился к ней:

— Поскольку наша повариха будет закупать провизию для Марьи Алексевны, а сопровождать её велено Акинфию, то пусть уж и нам всё необходимое доставят. Проследи, Натальюшка. А мне пора. Я на стройку, а обедать, видимо, буду у Марьи Алексевны.

И в самом деле, права оказалась Натальюшка, дела на стройке так закрутили с самого утра, что в обед, подъезжая в пролётке к дому Марьи Алексевны, мысленно представлял разводку отопительной системы. Чёртовски сложной и дорогостоящей оказалась задачка! И уже в доме, поднимаясь по ступеням, вдруг понял, как сильно он волнуется, как гулко стучит в груди сердце, он посмотрел вверх и увидел Марью Алексевну, медленно спускающуюся на встречу. Глаза их встретились, и Аким Евсеич почувствовал, как горячая волна разливается по его телу, потому что в её взгляде он уловил нечто такое, что одновременно и взволновало и напугало его! Они учтиво и немного неуклюже поздоровались.

— Аким Евсеич, вы как располагаете временем? — И даже голос её звучал иначе, чем в прежние времена, тревожил душу и будил призрачную надежду.

— После обеда у меня множество неотложных дел. Может быть, если вы не против, мы сейчас займемся деловыми бумагами, а обед немного подождёт. — Аким Евсеич слушал сам себя и удивлялся: «Я ли это говорю! Зачем, зачем такая срочность по бумагам?»

— Хорошо. Будь по-вашему. Но ужин-то уж точно за вами! — говоря всё это, она так и не отвела взгляда от его глаз.

Потом они сидели друг напротив друга в кабинете, и он объяснял, как полагает поступить с теми или иными бумагами. Вначале ему казалось, что Марья Алексевна слушает его из вежливости, не вникая в суть. Но её отдельные фразы и замечания, позволили понять, что это не так. Хозяйка и слушала, и вникала во все нюансы очень внимательно. Когда же все вопросы были оговорены, Аким Евсеич почувствовал, до какой степени он устал. Не хотел ни есть, ни пить. А просто побыть одному, тихо посидеть в кабинете, собраться с мыслями и разобраться со своими чувствами. С одной стороны эта женщина невероятно манила его: до головокружения, до слабости в коленях, до жжения в груди и жара во всём теле. Но, поскольку длилось такое его отношение к ней довольно долго, а обстоятельства складывались не в его пользу, а тут ещё… Теперь уже он и не знал, хорошо ли это, что он взялся управлять её делами? Деньги, вмешавшись в их отношения, что-то неуловимо изменили. Он друг подумал, что нависшая лавина сдерживаемых чувств, сорвавшись, может убить, но сделать счастливым — навряд ли. Молчание затягивалось. Они так и сидели друг против друга.

— Аким Евсеич, я вот что подумала: будет справедливо, если вы будите иметь определённый процент со всех получаемых для меня доходов. А вот насчёт комнат первого этажа… Я думаю, не следует пускать посторонних людей в дом на жительство. Пока такой крайности нет. — И улыбнулась ласково, по-доброму.

— Как скажите. Ежемесячный отчёт, ежели пожелаете, могу отправлять по почте. — Её мимолётная улыбка разлилась теплом по его душе.

— Нет. Нет, нет! Это абсолютно не возможно. У моих детей есть теперь имя, но у моего мужа нет денег, и мы, правду говоря, живём на деньги жены известного вам графа. Такое содержание может в любой момент прекратиться. Всё это я говорила вам и в прошлый раз. Мне следует обезопасить будущность своих детей. Я искренне благодарна вам, потому что даже не рассчитывала застать дом свой в таком образцовом порядке и не подозревала, что доходы мои могут быть столь приличны.

— Но я же должен как-то отчитываться перед вами? Или вдруг возникнет какое-либо форс мажорное событие? Как тогда мне быть? Принимать решение на свой страх и риск — мне бы не хотелось. Вы сами сказали, что это запас на случай бедственного положения вас и ваших детей.

— Я буду иногда наведываться… для проверки. Думаю, муж поймет и против не будет, ведь это очевидно, что усадьба требует внимания, пусть маленькая и бедная, — теперь уже хитро прищурилась Марья Алексевна.

Аким Евсеич поднялся из кресла, аккуратно убрал бумаги в стол.

— Надо бы сейф приобрести.

— Как сочтёте нужным. — Марья Алексеевна тоже встала. И ему показалось, что в её голосе прозвучала то ли лёгкая обида, то ли удивление. И опять теплоё чувство шевельнулось в его душе.

— Мой муж находится на излечении за границей. Так что я могу некоторое время провести… в своём родном доме. Вашими трудами тут стало много уютнее, чем прежде.

— Позвольте откланяться, — склонил голову Аким Евсеич.

— До вечера. Не забывайте, вы обещали пожаловать на ужин, должна же я отблагодарить вас за ваши труды? — Она протянула ему свою руку, и он почувствовал, как вздрогнули её пальцы в его ладони.

Он тщательно готовился к вечерней встрече. Цирюльник обихаживал его особенно долго, освежил самым дорогим парфюмом, потом дома вначале примерил новый костюм и туфли, но посмотрев на себя в зеркало, решил, что уж больно бросается в глаза и новая одежда, и новые туфли… фу! Как будто в гроб собрался! Ему даже не по себе стало. Поэтому он надел свежую рубашку, которая ему особенно нравилась, костюм, в котором обычно посещал городского голову и делал визиты другим нужным людям, а вот туфли всё-таки выбрал новые! И почувствовал себя вполне уверенно, будто обычный приватный визит предстоит. Потом послал за извозчиком, предупредив Федота, чтобы его не дожидался, а приготовив всё необходимое, ложился спать.

— Дела могут задержать меня. Ты уж ложись. Я сам разберусь, если что… — И ушёл, стараясь не встретиться с Натали.

В доме Марьи Алексевны светились только окна верхнего этажа, в саду под ними в их слабом свете на ветках кустов сирени и акации метались таинственные тени. Аким Евсеич впервые за много лет, а может и за всю свою жизнь, шёл один на ужин… нет, он теперь отчётливо понимал, на свидание с женщиной, которую в тайне обожал, и которая была чужой женой. Вечерний ветерок обдувал его разгорячённое лицо прохладой, а ноги сами несли вверх по ступеням. Однако ему почему-то казалось, он идёт к какой-то другой, мало знакомой женщине. Возникло нечто такое, что отдалило романтический образ той Марьи Алексевны из его горячечных снов, от графини Стажено-Дагомышской, но страстные картины по мимо его воли рисовались в его мозгу и кровь стучала в висках.

«Я ли это? Как возможно такое?» — думал он. Какое «такое» — Аким Евсеич даже думать себе не позволял.

— Извольте, проходите. Ужин готов и накрыт. А вашу повариху я отпустила, чтобы не оставить вас завтра без обеда, — улыбалась Марья Алексевна.

Зал освещался только канделябрами. В вазах благоухали цветы, смешиваясь с ароматом блюд расставленных на столе. Два столовых прибора и две свечи завершали сервировку. Казалось, невидимой тенью, в воздухе распласталось желание, смешав полусвет и полутень, запах виноградного вина и цветов в один единственный аромат страсти.