Кристиан Бэд - Магистериум морум

Он подумал, откашлялся и затянул ломким и неуверенным козлетоном:

— Вишня белая с ветром спорила…

Борн покачал головой.

— Не эта, другая. Но тоже про вишню и ветер.

— Оно и понятно, ветер — главный враг ей. Стоит она такая белая… — магистру вдруг захотелось плакать. — Будто невеста…

И тут он вспомнил сначала жену, потом песню, и завёл тихо-тихо:

— Отцвела с морозу вишня. Полетели….

— Лепестки её, как перья белой цапли… — также тихо подхватил Борн.

Второй куплет они пели громче, весьма довольные, что голоса их хорошо ложатся рядом.

Солнце встало, но осталось много ветра.

Ветра чёрного, что ветви гнёт и стонет.

И во всём краю одна стояла вишня,

И смотрела, как свет вешний в мари тонет.

Что стоишь ты тихо, вишня, что не плачешь?

Иль не веришь, что понятны ветру слёзы?

Мрак унёс все наши лучше надежды,

Лишь белеют на ветвях твоих плерёзы.

— Плерёзы? — удивился Борн, когда песня утекла, а водка потекла в стопки. — Может, быть, плерезы?

— Я не знаю наверняка, — развёл руками Фабиус. — Это старое слово. Речь, верно, о белых нашивках, что делали на рукава, когда в доме кто-то умрёт. Это очень, очень старая песня, инкуб. Уже и слова её кажутся странными.

— Что значит — старая? — демон нахмурился.

— Время идёт, язык изменяется. Я даже не знаю, о чём это. Что за чёрный ветер, о котором пела мать? Всё забывается: слова, образы…

— Вы забываете старые слова? — Борн всмотрелся в лицо мага.

— Конечно. В библиотеке Магистериума большую часть книг давно никто не может прочесть. Есть апокрифы — списки мнений древних авторов. Но и они уже малочитаемы.

— Вот как? — демон нахмурился, посмотрел в огонь, потом, словно не веря, уставился на магистра. — Странно. Для меня нет большой разницы в ваших языках. Но значит ли это, что и ты не читал, о чём писали до твоего рождения?

— Ну, почему — ничего? Магистерское образование хранит единый язык. Его создали такие же маги, как я, чтобы не растерять остатки знаний. Книги, написанные после эдикта о едином языке для письма — я читаю легко. Однако и эдикту уже более трёхсот лет. И часто случается так, что образованные люди говорят совсем иначе, чем чёрные. Из старого мы помним лишь песни. Вот, как эту. И мама её любила, и Райана…

Фабиус помотал тяжёлой головой и поднял почти пустую бутыль. Там, внутри, он увидел свою жену. Её белое горло сжимал он в своей руке.

— Водка кончается, — выдавил маг и неловко опустил бутыль на пол.

— Ты же говорил, у тебя есть ещё одна, трёхлетняя? — подсказал демон.

Трёхлетняя оказалась выше всяких похвал, но образ Райаны и она не смогла затуманить.

Райана не стала бы терпеть пьянство Фабиуса. Она и вина-то не пила, не то, что водки. Удивительно цельная, добрая, заботливая, она сразу же разобралась в домовых книгах, взяла на себя руководство хозяйством. Она позволила ему погрузиться в науки, но она же занимала его мысли во время ночных бдений.

Часто магистр откладывал зелья, тушил огонь в камине и шёл к ней. Будил, но Райана никогда не прогоняла его, немытого, пахнущего дымом и душными острыми травяными отварами.

Всю любовь к ней маг вложил в Дамиена. Терпел его ночной плач, оставаясь с дитём вместо кормилицы, умывал, учил сидеть на коне… За что же?..

— Когда дело касается собственных детей, даже самые умные люди становятся редкими идиотами, — пробормотал магистр.

— Демоны тоже…. — откликнулся Борн.

Он перебирал пылающие угли в очаге, разглядывая их, словно невиданную ценность.

— Я не тому учил его… — покачал головой магистр.

— Чтобы браться учить кого-то, нужно самому быть достаточно глупым, — невесело усмехнулся Борн. — Мир непознаваем. Он новый, как новый каждый рассвет. В нём есть закономерное, но больше такого, что течёт. И в понимании текущего — любой ребёнок обгоняет родителей.

— Как это? — не согласился маг, желая спорить. — Могут ли дети быть умнее отцов?

— Да вот так, — улыбнулся Борн. — Так же просто, как всё вокруг. В закономерном — ты впереди своих детей, в текучем — тебе лучше бы поучиться жизни у них.

— А в Аду учат чему-нибудь?

— Лишь проявлению воли, маг. Я был глуп, поторопившись научить Аро читать и писать. Смотри, к чему это привело! Будь он мелким уродцем из лавы, разве твой сын смог бы поймать его своим слабым заклятием? Те, кто выживает в лаве, дики и хитры. Аро сумел бы вывернуться как-нибудь…

— Но ведь демоны не умеют лгать? — нахмурился маг, вспомнив опять про разговор с Хелом.

— Демоном ещё нужно стать, — пожал плечами Борн, прекрасно ощущая сомнения магистра. — Всякая мелочь или менее разумные адские твари, вроде тех же чертей и бесов, вполне могут нести всякую чушь, как и вы, люди. Всего-то и толку, что мы, демоны, видим их насквозь.

— Значит, демон развивается от лжи к истине?

— Истины нет. Есть невозможность лжи. Видение мира таким, какова его суть. Это просто мир. В нём нет правды и нет обмана. В нём есть жизнь, есть сила, есть красота, тягучесть… Но обман сидит исключительно в самом глупце. Слишком самонадеянном, чтобы полагать, будто кто-то может его обмануть, кроме него самого.

— Вот тут ты и не прав! — замахал руками Фабиус. — А коли торговец возьмёт и обсчитает тебя?

— Значит, я обманулся дважды: выбрав сначала не продавца, а обманщика, а потом — не сумев пересчитать за ним, — пожал плечами Борн.

Фабиус задумался. Он приводил в уме другие примеры, но сам же разоблачал их.

Выходило, что обман существовал до тех пор, пока сам человек был достаточно глуп. Для умного же…

А что если ни Борн, ни Хел… Оба не лгали ему? Они лишь видели мир так, как было им по силам? Но тогда… Тогда они с Борном зря теряют время на взаимные подозрения! А мальчик…

Спит ли он сейчас, или страдает от страха и ожидания?

— Скажи мне, о чём я думаю! — воскликнул маг, поднимаясь и топая ногами, чтобы разогнать кровь.

— Я обещал не читать твоих мыслей, — чуть двинул плечами инкуб.

Он всё ещё пересыпал в ладонях угли. Ему казалось, что они смотрят на него красными глазами нерождённых демонов.

— Так ты не уважаешь меня? — нахмурился маг. — Читай, я сказал!

И демон высыпал угли в очаг. Обернулся. И прочёл.

Встал, придерживаясь за решётку камина.

— Ты уверен, что это нужно сделать сейчас? — спросил он.

— Да сколько же можно ждать! Разве я не могу в своей собственной башне подняться на верхний этаж?! Если он прячется там, как ты полагал… Он же… Он с ума сходит, пока мы тут напиваемся! Даже если он желает сокрыться и думает, что так будет лучше, это только изматывает его!

— А там ли он?

— Да хотя бы и нет, не лучше ли наконец проверить!

— А если он заперся изнутри?

— И что же? Я открою! Я сам строил эту башню!