Кристиан Бэд - Магистериум морум

Бородавчатый восседал на небольшой бочке, был осанист, одет, как купец, и так же важен: говорил — будто распоряжался стариком:

— Думай, чего несёшь! — хмурился он. — Что значит — бегут? Не нужна нам здесь толпа нищих воров, своих не прокормить! А если они начнут шляться по здешним лесам? Того и гляди, горожане почуют чего и ополчатся на нас, а она пока ещё слаба.

— Как будто в моих силах остановить чуму! — буркнул старик.

— Ну так сотвори уже что-нибудь, чтобы досужие маги не совались больше в Ангон! А этого — убей!

— Думал я об этом, — кивнул старик. — Но магистр хитёр, а мои заклятия стали совсем слабы. Взгляни, чего стоило мне уничтожить его ловушку в Лосьем ложке у ворот? Камень мой почернел весь. Недолго и мне осталось…

Что-то стукнуло негромко, упав на столешницу.

— Не мели ерунды! — возмутился купец. — Она даст тебе достаточно силы. После. Но сначала — помоги мне убить мага!

— Я стараюсь. Утром не удалось, но я велел привести сюда крещёных. Взгляни на них и поймёшь: нет ничего проще — украсить лица наших людей фальшивыми крестами. Выпустим «крещёных» на улицы, взбудоражим чернь, чтобы она смела городскую стражу. Начнётся бунт и раздавит магистерскую шавку. Сам я не справлюсь с ним. Это столичный маг, учёный, близкий к Совету. Та ещё тварь.

Старик прошёлся по большой комнате, почти сплошь выложенной коврами. Всего-то в ней и было, кроме ковров, что несколько кресел, столик для напитков и невысокая крепкая бочка, украшенная вышитой подушечкой, под задом бородавчатого. Да ещё оконное стекло играло редкой красоты витражами, рассыпающими разноцветные пятна бликов.

Старик приоткрыл окно и посмотрел вниз на городскую улицу.

— Я велел позвать Гризато и его резарей. Думаю, это его шпион скучает вон там, у стены. Опытные головорезы, скрытые до времени в толпе отребья, сумеют устроить в городе настоящий погром. Толпа отведает крови, заревёт, как единый зверь. Маги трусливы, они боятся черни. Испугается и этот. Смешаются мысли, задрожат руки — тут ему и конец.

— Ты сам сказал мне, что маг силён, — поморщился бородавчатый. — Не по чину он здесь, не по месту! А что если пойдёт не так, как ты говоришь?

— Любые силы человека — конечны. Что он сможет один, против сотен толпы? А люди Гризато умело стреляют из-за чужих спин.

— Убьём мага — вышлют магистерскую комиссию… — покачал головой бородавчатый.

— Это если не подоспеет чума, и голодные беженцы не затопят дороги. А там, глядишь, и она… — голос старика дрогнул. — Она обретёт полную силу. И сумеет дать отпор целому табуну магов. Помни и про то, что правитель давно слаб и немощен. Того и гляди в Вирне начнут делить власть в Серединных землях, до нас ли им будет? Ты мог бы подумать, мой друг…

Крыса, подслушав достаточно, блеснула глазками и хотела было юркнуть под кресло, но вдруг заметила отражение лица старика в висящем на стене зеркале.

Она замерла столбиком и изумлённо пискнула.

Старик обернулся на звук, закричал:

— Селек, там! В кресле! Вот же тварь!

Блеснула сталь, но зверёк ловко уклонился от метательного ножа, прыгнул на подоконник и ласточкой вылетел в приоткрытое окно!

Спустя малое время та же самая ласточка устало опустилась на луку седла чёрного жеребца, потихоньку подъедавшего сено из-под спящего путника. Путник, однако, не проснулся. Больно вымотали его полёты и постоянная смена звериных масок. Он разрешил вздремнуть самую малость, пару мгновений, только глаза прикрыть… И совершил этим ошибку, свойственную многим.

Шум разбудил Фабиуса, когда солнце склонилось к вечерней молитве во здравие Отца людей Сатаны.

— Эка падаль! — ругался кто-то над его головой. — Как зубы-то выщерил, а?!

— А ты не трожь благородну скотину!

— Да как же я не трону, коли мне велено срочно мага найти да вести в дом к префекту!

— Ну тогда сунься к ей, сунься! Пусть-ка магическа лошадяка тебя куснёт! Рука-то так и отсохнет!

Фабиус открыл глаза, сел. Над ним скалился Фенрир, вокруг толпились досужие, среди которых было и два городских стражника.

Увидев, что маг пробудился, один из стражников шагнул, было, к нему, но жеребец злобно заржал и ударил копытом.

Стражник так и отскочил от «магической лошадяки». Его собрат почтительно поклонился магистру издалека:

— Доброго вечеру, мейгир. Префект просют вас пожаловать в егойный дом. Так как неспокойно на улицах и бунтуют всякие.

Магистр встал, отряхнул с плаща сено, похлопал по холке коня.

— Кто бунтует? — спросил он, оглаживая Фенрира.

Как и многие, разбуженные внезапно, он чувствовал себя бодрым, отдохнувшим и очень злым — Сатана бы побрал этот сон!

— Так крещённые же, еть их в кудель, — пояснил тот же стражник. — Говорят, хочут, чтоб весь город принял ихню веру. Грех их слушать, конечно, мейгир, но говорильцы оне страстные.

— Это какую же — ихнюю? — продолжая расспрашивать стражника, Фабиус, размышлял, сколько же часов он проспал, и во что ему выльется это глупое промедление.

— Так грех же? — засомневался стражник.

Второй стражник осмелился подойти ближе.

— Говори, я отпущу тебе грех, — пообещал магистр.

— Они рассказывают, мейгир, что есть такой бог, кто создал и землю, и Ад, — тихо произнёс второй стражник. — И есть одно место высоко над землёй. Он сидит там, и прощает все наши обиды.

Стражник замолчал, испугавшись внезапной тишины досужих постояльцев трактира, что всё это время хмыкали, чесались, плевались, а тут затихли вдруг. Но всё-таки закончил:

— Он не даст душам спуститься в Ад. Он милостив к людям.

— Милостив? — переспросил магистр Фабиус и громко провозгласил, чтобы слышали все. — Милость господа нашего Сатаны — это смерть!

Он вскочил на коня, и зеваки расступились.

— Отправляйтесь к префекту, доложите, что я вернусь ко второй луне! — приказал маг и направил Фенрира к Ярмарочной площади.

Оба стражника побежали следом с криками о том, что префект велел им совсем иное, но скоро отстали.

Отдохнувший жеребец резво стучал копытами по булыжнику, которым была вымощена центральная улица. Он взял бы в галоп, но сумерки не убавили количества праздно шатающихся, и Фабиус, нехотя, сдерживал коня.

Маг был в ярости. Он проспал! Постыдно проспал те несколько часов форы, что у него были. А закат медленно опускался на город, и бледный серп первой луны уже показался в буреющем небе.

Церковь Сатаны сияла, как и положено ей было сиять на исходе дня.

Чтобы закатное солнце не закрывали соседние дома, и алые лучи могли играть в узких стрельчатых окнах величественного чёрного здания, словно бы репетируя всеобщую смерть, в церковном квартале Ангистерна было запрещено строить выше, чем в двадцать локтей. К «кровавой» площади жались низенькие избушки небогатых горожан, а к западу — вообще было, как выкошено.