Ольга Болдырева - Принцип отражения [СИ]

Сказать кому-то об этом было бы еще глупее, чем сами попытки вспомнить.

Наверное, Саломея смогла бы испытать чувство удивления, узнав, что с недавних пор Война мучился той же проблемой и по утрам с сомнением всматривается в ярко-голубое небо.

— Владыка не поверил нам.

— Думаешь? — в сторону лунной дорожки отправился следующий камень.

— Уверена. Именно поэтому он был так спокоен. Владыка убежден, что мы либо отвлекаем его от своей истинной цели, либо издеваемся. Либо… он неправильно нас понял.

Последнее предположение настигло Войну во время очередного броска. Рука дрогнула, и горсть камушков улетела куда-то в бок.

— Чего? — рыжий сомневался: то ли ему захохотать, то ли покрутить пальцем у виска. — Ионов, конечно, не мозг, но даже он способен понять, что Владыка — это Владыка. Не припомню других смыслов…

Мея еще немного помолчала. У нее всегда хорошо получалось прослеживать вероятности и выстраивать из них четкую и логичную систему. Но Ионов раз за разом умудрялся ломать все, доверяя интуиции, действуя и почему-то почти всегда выбирая правильно. Вот и сейчас, морта была готова к самым неожиданным реакциям. Даже к тому, что на мортов кинутся с кулаками и безо всяких данумов и мечей наставят им синяков. Но к равнодушию, которое толком-то даже отказом назвать было затруднительно — нет. С категоричностью работать проще. Эмоции человека резки и непостоянны. Они бы помогли прийти к пониманию и договору. Но что делать с безразличным «ок»?

Прошедшие полтора года сильно изменил Игоря.

Он повзрослел и научился ценить то, чего раньше даже не замечал.

— Кем Владыка привык нас видеть? — следующий камень Войны был сбит в полете прицельной молнией. — Прекрати, раздражает.

Дождавшись, когда рыжий фыркнет и не больно, но сердито ткнет ее кулаком под ребра, Саломея ответила на свой же вопрос:

— Врагами. Захватчиками. Мерви для него — неважно, сами они по себе или подчиняются кому-то — голодные, кровожадные твари, которые не могут сосуществовать в мире и достойны лишь упокоения. А мы, ко всему прочему, были слугами Воронцова. Предателя, собирающегося уничтожить родной мир Игоря, убив его родных и друзей, ради минутной прихоти. Он знал, что предыдущий Владыка разрушил множество судеб и принес много зла и боли. Это единственная ассоциация Игоря с предложенным ему титулом и властью.

Война неприятно оскалился.

— Так Ионов решил, что мы его воевать с нерилами и Творцом зовем?

— Именно. Его форма морта мощнее любого из Рыцарей… если бы только Воронцов чуть раньше понял, кого создал, но Александру только хотелось продолжать эксперименты… Владыка боится своей силы, он не контролирует себя. И, видимо, Игорь решил, что нужен нам в качестве такого морта: возглавить войну.

— Между прочим, отличная идея! Попробуем? — Война даже подался вперед, захваченный идеей показать нерилам, кто тут самый сильный. Но почему-то Саломея понимала, что Война шутит. Своеобразно, но все же. Тот никогда не был против отличной драки. Один на один с достойным противником. Но ввязываться в долгий бессмысленный конфликт? Нет, рыжий слишком любил свободу и независимость. И предпочитал сам выбирать врагов, а не исполнять приказы.

Даже сейчас, таскаясь за Меей и оберегая беспомощного парня, он имел возможность встать и уйти. Погонять столичных упитанных мервей, подраться с местной шпаной, смотаться в Крыло Ворона и подразнить Гнева, а потом вернуться и как ни в чем не бывало спросить, нужна ли Саломее его помощь.

— И как мы будем его убеждать, что мечтаем о зеленых пастбищах в Нереальности, на которых мирно пасутся мерви? — хмык Войны был весьма красноречив и ироничен.

— Владыка сам поймет, когда вернет себе силы.

Морт ничего не ответил. Сорвав высокую травинку и закусив ее, он растянулся на берегу, ощущая, как одежда намокает от ночной росы. Поежился, но подниматься не стал. И так было слишком хорошо. Над головой медленно расходились низкие облака, подгоняемые ветром, и в прорехи из невообразимой дали на Войну, перемигиваясь, с интересом смотрели звезды.

Рядом раздался шорох. Саломея поднялась на ноги и отряхнула казенную одежду.

— Отнесу облик Ладу, а после прослежу, чтобы все было в порядке.

— Никто твоего Ионова не сожрет. Лучше иди — голову проветри, а то выглядишь, будто на похороны свои собралась.

— Я должна быть рядом, — не согласилась Мея, в уме напряженно перестраивая дальнейшую тактику.

— Ну и вали, — сонно пробурчал Война.

…Все, что он помнил — чистое небо, раскинувшееся голубым полотнищем до самого края мира, в тот день, когда он осиротевшим мальчишкой вышел из пустого дома, чтобы никогда в него не вернуться. С собой забрал только упрямство, дерзость, старый отцовский клинок, неловко замотанный тряпками, и еще желание — наглое, несбыточное, но самое-самое — обязательно стать кем-то важным, а не просто мелким оборванцем.

Еще были мальчишки. Такие же грязные и нищие, как и он сам — как и все в их деревне, — но вполне довольные выпавшими им судьбами. Трусы, привыкшие издеваться над теми, кто слабее. И рыжий комок шерсти в тот день показался им идеальной добычей. Котенок шипел, припадая на подбитую лапу, и отчаянно пытался вырваться из окружения.

Не так уж он и любил животных. Мелкие, слабые, бесполезные. И если бы котенок жалобно пищал, он бы наверняка прошел мимо. Но комок шерсти боролся и выглядел гораздо достойнее улюлюкающих мальчишек.

А он всегда любил подраться. Одному сломал руку, еще двум выбил зубы, остальные с воплями разбежались по домам.

Поднятый за шкирку котенок попытался царапаться и притих, когда на него прикрикнули и сильно встряхнули. Замер, ожидая удара. Но он только осмотрел спасенное животное, решив, что повреждения несерьезные — быстро подживут.

— Надо же… девчонка, — хмыкнул он и закинул спасенную живность на плечо. Мелкая немного повозилась, устраивая пострадавшую лапу, а после уцепилась острыми коготками за край старого плаща, показав, что к путешествию готова. — Если не достану денег на еду — съем тебя, — насмешливо пообещал он.

С плеча раздалось шипение и когти кольнули плечо.

Они шли по дороге прочь от прежней жизни, и казалось, что где-то вдали пыльная лента поднимается в голубое небо.

— Дикая! Одобряю. Мать рассказывала о больших черных кошках, не помню, как они называются… Правда, ты рыжая и мелкая, но характер подходящий. Будешь Кошкой, не вижу смысла что-нибудь выдумывать.

Потом были и другие драки, и другое небо, и крохи новых знаний и навыков. И голод, и работа — грязная, гнусная, узнав о которой мать бы расплакалась, а отец бы выгнал его из дома. Разве что он всегда оставался верен себе — не сражаться со слабыми, находить только достойных противников. Наниматели пожимали плечами, но с причудой мирились, и дела с пришедшим опытом находились все чаще. И Кошка тоже была. Выросла из мелкого комка в гибкого сильного зверя. Иногда пропадала по неделям, могла оцарапать его, если он забывался и в плохом настроении пытался сорвать злость на боевой подруге. Но в нужный момент всегда оказывалась рядом. Вцепиться врагу в лицо и разодрать его острыми когтями, кинуться под ноги — сделать все, чтобы ее спаситель выиграл очередной бой и мог поставить перед ней заслуженную миску молока.