Элейн Каннингем - Терновый Оплот

Закрыв глаза, молодой жрец сжал медальон в кулаке. Его губы зашевелились. Он читал молитву о божественном заступничестве.

Ответ пришел внезапно, его жестокая сила заставила Дага Зорета упасть на колени и отшвырнула назад.

— Гимн, — пробормотал жрец, раздраженно морщась от боли. — Должно быть, Цирик слышал гимн.

Затем мысли исчезли, унося с собой двадцать лет в бегах.

Он снова был ребенком, опустившимся на колени, но не в молодом лесу, а в темном углу задымленного коттеджа. Маленькие тощие руки вцепились маслобойку, а черные глаза распахнулись от ужаса, когда створки двери раскололись и разлетелись в стороны. Внутрь шагнуло трое мужчин. В их взглядах горело то, что отталкивало и завораживало сжавшегося на полу ребенка. Один из них оттолкнул мать Дага, которая бросилась вперед, чтобы защитить своих детей единственным попавшем под руку оружием — железной сковородой с длинной ручкой. Нелепое оружие выпало из её рук и загрохотало в сторону очага. Мужчина ударил снова, и голова матери запрокинулась. Она тяжело упала на пол, с треском ударяясь о камни камина. На бледном её лице, словно бесстыдный малиновый цветок, расцвело кровавое пятно. Но женщина как-то нашла в себе силы подняться. Она проскользнула мимо человека, который целенаправленно зашагал к колыбели в дальнем конце комнаты. Там лежали сестры-близнецы. Дети визжали от страха и ярости, молотя задымленный воздух своими крошечными розовыми кулачками. Мать бросилась на колыбель, обнимая младенцев руками и закрывая их собственным телом. Она взывала к Тиру. Мужчина вынул меч и высоко занес его над головой. К счастью, маслобойка заслонила взгляд Дага, и он никогда не увидел удара, хотя знал, что означало внезапно воцарившееся молчание. В грубом злом обмене, последовавшим за падением меча, Даг прочел свою судьбу.

Он отпрянул назад, вдавливаясь в ямку, которую его бедная маленькая сестра вырезала в толстой плетеной стене. Здесь был тайник для её «сокровищ» — гладких или блестящих камушков, перьев голубой птицы и прочих маленьких чудес, которые она обнаруживала вокруг деревни. Даг горячо желал, чтобы сестра углубила проход, превратив его в дверь для побега. Затаив дыхание, мальчик пожелал раствориться в щели, тенях и дыму.

Мужчины рыскали по дому. Они выворачивали сундуки и перерывали кровати, спеша найти мальчишку прежде, чем их опередит дым тлеющей крыши. Они не сдвигали маслобойку, вероятно потому что не видели за ней места, в котором мог бы спрятаться ребенок. Наконец, они отказались от поисков, решив, что Даг удрал, как и его сестра.

Она покинула дом задолго до начала пожара. Любопытная, как всегда, она отправилась на разведку, заслышав шум, вызванный приближающимися налетчиками. Она выкрутилась из рук матери и пролезла через небольшое окошко, оставленное незапертым. Её старая ночная рубашка зацепилась за гвоздь. Инстинктивно, она хлопнула ладонью по маленькой малиновой родинке на голом бедре — оборонительный жест, ставший инстинктивным благодаря дразнилкам Дага. Затем, она пропала. Только сверкнули во тьме пятки её маленьких ног, когда она вывалилась наружу. Даг быстро подумал о том, что же с ней стало.

Подождав, пока налетчики покинут дом, Даг выскользнул из своего убежища и пробрался к окну. Он не бросил ни единого взгляда на мать или сестер, все время проклиная себя за трусость. Хотя он был всего лишь ребенком, отец его был великим паладином. Ему следовало сражаться. Он должен был найти способ спасти свою семью.

Тощие детские пальцы тряслись, когда он потянул защелку, державшую ставни. Несколько ужасных моментов он думал, что не сможет открыть окно, что будет вынужден выбрать между смертью в тлеющем доме или объятиями людей, которые явились, чтобы украсть его. Страх придавал ему сил, и он дергал защелку, пока не сбил пальцы в кровь.

Внезапно, металлический стержень уступил. Жалюзи распахнулись наружу, и Даг почти рухнул на низкий подоконник, откуда потом перекатился в сад, который обрамлял дом сбоку. Он так и лежал там, куда упал, среди ароматных растений, покуда не убедился в том, что его стремительный выход не привлек внимания. Через несколько мгновений он осторожно поднял голову и оглядел поляну, широко распахнув глаза.

Увиденное было похоже на нижние планы Абисса, ужасы, которые не должен был терпеть ни один сын святого воителя Тира.

Конные налетчики кружили по деревне, замахиваясь мечами чтобы прикончить любого, решившего бежать. Гром лошадиных копыт эхом поднимался над адским хором голосов. Тут были крики налетчиков, стоны умирающих, ужасные горестные причитания тех, что все еще оставались в живых. И надо всем этим поднимался к небу треск и рев пожаров. Большинство деревенских домов пылало, и яркое пламя прыгало и танцевало на фоне черноты ночного неба.

Рядом с ним на землю рухнула крыша, взвившийся в воздух сноп искр метнулся на затянутую дымом поляну. Эта внезапная вспышка осветила еще больше ужасов. Помятые, пропитанные кровью тела валялись на земле. Они больше напоминали убитых гусей, нежели людей, которых Даг знал с первого вздоха. Это не мог быть Джеренит, охотник, сам выпотрошенный словно олень, с покрытым кровью ножом, валявшимся у ног. А эта молодая женщина, безжизненно свисавшая с каменного колодца, слишком обнаженная, почти черно-фиолетовая от сажи и ужасных синяков… она просто не могла быть красавицей Пег Йарлсдоттер. Не она ли сегодня утром дала Дагу медовый торт и любезно заверила, что отец его вернется в деревню до первого снега?

Знакомый голос, вознесшийся в знакомом крике, привлек внимание мальчика. Его охватила волна облегчения и радости. Отец, самый смелый и грозный Рыцарь Тира, наконец вернулся! Страх ребенка растаял, а с ним исчезла и боль всех длинных дней, проведенных в уходе за лошадью отца. Он завидовал мальчикам, отцы которых остались в деревне, чтобы заниматься менее возвышенными делами.

Внезапно обретя храбрость, Даг выскочил из сада с травами и приготовился броситься к отцу. Во всем Фаэруне не может быть места лучше и безопаснее, чем широкий круп паладинской лошади, защищенный могучим мечом и непоколебимой верой отца.

Сделав три шага, мальчик осознал свою ошибку. Голос принадлежал не отцу, а старшему брату — Бьерну. Его брат сражался так, как мог бы сражаться отец. Как должен был сражаться он, Даг.

Ему не исполнилось и четырнадцати, и он отнюдь не был мужчиной, но у Берна хватило смелости взять меч и встать лицом к лицу с людьми, которые ворвались в его деревню с холодной сталью и пылающими факелами. И голос мальчика, взывающий к Тиру за силой и справедливостью, был так похож на глубокие звенящие речи отца.

Поклонение героизму в темных глазах Дага боролось с ужасом. Он видел, как его брат хватается за окровавленный меч. Даже Дагу было ясно, что Берну не хватит ни мастерства, ни силы, но юноша бросился в атаку с пылом, который испугал двух мечников и не оставил никого из них невредимым. Третий нападающий растянулся на спине, его голова склонилась в сторону, а глаза распахнулись от удивительного осознания того, что смерть может иметь безбородое лицо.