Джеймс Кейбелл - Кое-что о Еве

Вы также всегда могли наблюдать огромную, подернутую фиолетовой пеленой, фигуру женщины с высокой грудью, которая неподвижно лежала лицом вверх, с вечно пылающим сердцем; и странная фантазия посещала вас. Вам казалось, что эта женщина была подобием королевы Фрайдис – непобежденной королевы обещанного вам королевства. И хотя вы ясно понимали нелепость этой фантазии, она от этого не посещала вас реже.

– Да ладно! – сказал Джеральд. – Повелительница таких размеров была бы бесполезна. Обаяние такого масштаба даже у бога порождает чувство несоразмерности. Тем не менее я страстно влюбился в эту пару холмов. Я начинаю восхищаться случайной игрой света и тени на этих грудах земли, которые, посмотри я на них с другого места, ни в малейшей степени не были бы похожи на женщину. И вообще, такие амурные мысли, помимо того, что они безумны, не подобают человеку, состоящему в счастливом, хотя и временном, браке.

Временный характер его удобств делал их очень дорогими. Они стоили того, чтобы спать в очках (что Джеральд делал по своим соображениям). Так что в ночную пору он мог проснуться и увидеть неподвижную темную голову Майи рядом с маленькой, растрепанной и ярко-рыжей головкой Теодорика Квентина Масгрэйва – обе были хорошо заметны, потому что ребенок требовал оставлять лампу на ночь и настаивал, чтобы мама спала с ним, а не с папой.

Джеральд мог слышать, как снаружи те его преображенные предшественники, которые превратились в лошадей, фыркают, беспокойно бьют копытами, а иногда храпят и ржут в холодной внешней тьме; или как вдалеке мычит обманутый джентльмен, который стал волом, и как с мрачной и едкой издевкой, свойственной баранам, блеет еще один из бывших мужей Майи. И тогда различие между положением предшественников Джеральда и теплым уютом его такой удобной, мягкой постели, а также ощущением нерушимого телесного покоя, который был у него теперь каждый день и час, начинало беспокоить Джеральда, потому что он знал, как это все приятно и как непостоянно.

Все эти приятные летние дни Джеральд оставался вполне доволен. Странно было думать, что за эти несколько дней в Личфилде минуло неизвестное ему количество лет. Он снова и снова сравнивал со своим великим предком Доном Мануэлем Пуактесмским – тем самым, о котором Джеральд, в то далекое время, когда он считал себя обычным человеком и интересовался всякой человеческой чепухой, собирался написать роман, – потому что Спаситель Пуактесма, как помнил Джеральд, провел месяц в компании, полностью состоящей из духов зла, у лесного демона Беды в лесу Дун Влехлан, где каждый день стоил ему года жизни.

Джеральд думал о том, насколько более благоразумным и приятным был его нынешний образ жизни, когда он каждый день был окружен домашним уютом и дни для него ничего не значили. Ведь Джеральд был доволен, и, определенно, ничуть не состарился. Он привык к жизни на Миспекском Болоте. Он иногда сомневался в том, что Антан может предложить ему прелести, которые бы ему лично более пришлись по вкусу, и он чувствовал, что будет скучать по простым и целомудренным порядкам бревенчатого оштукатуренного домика Майи, когда – может быть, через неделю, но во всяком случае, не позднее сентября, – вступит под своды королевского дворца с красными колоннами, и будет вечно царствовать в своем королевстве по ту сторону добра и зла.

Ему было по-прежнему интересно беседовать с людьми, которые, направляясь к цели всех богов, проходили мимо Миспекского Болота. Один из этих путешественников оказался строгим, седобородым джентльменом в облачении епископа. При виде его Джеральд пришел в восторг. Ведь перед ним наконец-то стоял тот, кто, наверное, сможет окрестить Теодорика Квентина Масгрэйва.

Тем временем путешественник обратился к Майе с просьбой приютить его. И она, так ненавидевшая гостей, приготовила белое, нежное мясо теленка, замесила тесто из лучшей муки, испекла в печке пироги, достала молоко и масло. Все это она радушно выставила перед мнимым епископом на парадном крыльце. Ведь этот старый джентльмен, как оказалось, знал Прекрасногрудую Майю очень давно, в самом начале ее карьеры, которая была так откровенно богата на мужей, что Джеральд всегда несколько стеснялся задавать вопросы об этом.

– С тобой всегда было трудно поладить, дорогая моя, – сказал пожилой джентльмен, когда они все мирно обедали на крылечке. – Так значит, ты разрушила мои планы и предпочла вознаградить твоего первого мужчину за утрату слишком своенравной красоты и воинственной мудрости твоей предшественницы...

– Возьми-ка еще один пирожок, – отвечала ему Майя, – ведь я сама их приготовила, точно такие же, как ты любил вкушать в роще Мамрё, когда у тебя было что-то с Сарой. Да, я думаю, что девушке – то есть, по-настоящему хорошей девушке – следовало бы поберечь свои ласки для мужа. О, я не намекаю ни на какую из твоих подружек. Это каждая женщина должна сама для себя решать. Я просто хочу сказать, что заводить любовные шашни с богом, когда он еще в силе, это слишком нарочито и может привести только к несчастью...

– Однако!.. – с возмущением сказал Джеральд.

Она потрепала его по плечу.

– Нет, Джеральд, я не тебя имела в виду. Могущество твое безгранично, ты сильно отличаешься от других богов, и никто не знает это лучше меня. Пожалуйста, не начинай дуться, ведь у нас гость! Он считает, что он тоже бог – пояснила Майя, обращаясь к посетителю. – Вот почему это его задело. Он думает, что он – Светловолосый Худу, Притворщик и Хулитель или что-то в этом роде... А что до этой женщины, то Адам был счастлив от нее избавиться.

– Неужели он всегда был такого мнения? – спросил седобородый джентльмен, улыбаясь своим воспоминаниям.

– Ах, мой старый, добрый друг! И тебе и мне хорошо известно, каковы эти тварные существа! Разумеется, он остаток жизни хранил память о ней, долго еще после того, как, фигурально выражаясь, худший кусок достался дьяволу. Она была недурна собой, это все, что можно сказать в ее пользу. Поэтому бедный парень навсегда запомнил ту красоту, которую он когда-то узнал. Он обычно говорил, что она была слишком красива, чтобы принадлежать какому бы то ни было мужчине. И я с ним согласна. Ни у одного мужчины не было ни малейшего шанса, и лучшие специалисты преисподней это подтвердят... И его сыновья, – продолжала Майя, в задумчивости потирая нос, – каким-то образом сохранили эти воспоминания. Ни один из них, ни тогда, ни теперь не находит моих дочерей вполне подходящими для себя. Каждый из них смутно помнит ту женщину, и томно по ней сохнет Совсем другое дело с тварями, которых мои дочери приручили.