Елена Кутузова - Пленница Белого замка

Занятая своими мыслями, я и не заметила, как начался обряд. Быка, что откармливали специально к этому случаю, уже принесли в жертву. Корос убил его мечом, а шаманка осторожно собрала кровь в большую чашу. И все это — не прерывая песни.

Тушу затащили на корабль. Туда же желающие почтить небесных воинов отнесли дары — еду в глиняных горшках, одежду, украшения — и золотые, и серебряные, и простые, вырезанные из дерева. Каждый откупался по возможности, но никто не уклонился, ни богатый, ни бедный. Всем хотелось покровительства тех, кто стал легендой. Даже Улька что-то бросила на расстеленный у сходней холст. Специально для мелких подношений.

Когда дары перенесли на корму, Ланглива замолчала. Я уж подумала, что все скоро закончится, но тут по знаку Короса на берег привели пленников. Воинов, которых северяне захватили в походах. И тех, кого уважали. Эти люди жили в имении на особом положении: хоть и охранялись день и ночь, а отказу ни в чем не знали. Все им давали: и красивую одежду, и вкусную еду, хмельное питье, да и рабынь, чтобы ночью постель согреть, для них не жалели. Лишили только одного — свободы. Даже по нужде провожали с оружием. Уважали, но опасались.

А теперь привели туда, где чествовали богов и героев. Неужели к этому готовили?

Отроки принесли оружие, и Корос объявил: тот, кто останется в живых после схватки, получит свободу. Остальные считаются жертвой богам, и на том свете будут прислуживать эйхериям.

Пленники возмутились, но их не слушали. Вручили мечи, и выпихнули на огороженную веревкой площадку.

Одни схватки оказались увлекательными — бойцы изо всех сил старались одержать победу и выжить, другие скучными, как тянущаяся из кудели нить. Некоторые не желали биться с людьми, с которыми сдружились за время плена. Таких северяне убивали сами и, оттащив тела в сторону, бросали на берегу. Страшное наказание для трусливой души. Она никогда не найдет покоя, потому что плоть не принадлежит ни морю, ни суше, и только прибой недолго поиграет с ним, пока развлечение не наскучит.

Оставшийся в живых воин избежал смерти, но, судя по ранам, ненадолго. Похоже, уже тем счастлив, что умрет свободным. Убитых же перенесли на корабль и аккуратно уложили рядком. Кровь людей и животных смешалась, покрыв светлые доски палубы скользкой жижей.

Оказалось, это еще не все. Едва унесли последнее тело, как привели девушек, разодетых, словно невесты. Звон навешенных на них украшений заглушал звук шагов, а галька шуршала довольно громко. Но бедняжки совсем не рады были нарядам. Стояли, сбившись в стайку, да испуганно поглядывали вокруг. Некоторые плакали, при этом сопротивляться никто и не думал.

Помощница подала Лангливе длинный, хищно изогнутый нож, и девушки сжались в ожидании. Но шаманка решила, что жертвы недостаточно и нанесла удар, к которому я оказалась не готовой.

Вместо того, чтобы пролить на землю кровь, и позволить прибою смыть ее в море, Ланглива подняла лицо к небу, раскинула руки и закружилась в быстрой, неистовой пляске. Слова, которые она выкрикивала при этом, я не разобрала, слишком невнятно шаманка говорила, словно горячей каши в рот набрала. А остановившись заявила, что боги недовольны жертвами, и сами укажут на избранницу.

Люди вокруг зашептались. Шаманка же, закрыв глаза, медленно начала обходить толпу. Шаг, другой, третий… И вот острие жертвенного ножа указывает прямо на меня.

Богам приготовили лучших дев, красивых и непорочных. Отчего же они потребовали ту, что делила постель с конунгом, а теперь принадлежит его сыну? Но разве поспоришь с богами? Ланглива замерла на месте, а нож все так же требовательно выделял меня из толпы.

— Переоденьте рабыню. Да не скупитесь на украшения! — голос Короса остался спокойным. Конунг принял выходку шаманки как должное. — Пусть выглядит достойно перед ликом богов.

Первой метнулась выполнять приказ Улька. Даже не взглянула на меня, не пожалела. Вот всегда так себя люди ведут — стараются завязать дружбу, а как припечет — тут же забывают. Верно Гард говорил: смертными правит страх, иного и не заслужили. Будут уважать только тех, кто убивает и унижает, для кого они — мусор и грязь под ногами. Если вспомнить, то и в Замке меня боялись, потому и слушались. Думаю, здесь будет так же. Заставлю дрожать — получу все. Но есть опасность и проиграть, северяне — люди отчаянные. Со страху прибить могут. Правда, похороны в прибое меня устроят. Являющийся ночами оживший мертвец куда опаснее рабыни.

И все же лучше остаться в живых. Магни равнодушен к женским чарам, но я найду способ подчинить его. Не получится с ним — у конунга есть еще сыновья. Младший пока бесполезен, а вот второй может помочь. Магни, правда, предпочтительнее, он выходит в море по своему усмотрению, а не по приказу отца. И раз уж ему нравится валькирия… Я использую эту привязанность немедленно!

— Конунг!

Шёпот осенним ветром пролетел над толпой. Рабыня не испугалась, не смутилась, а осмелилась прямо говорить с господином! Я бы убила за такое, но Корос казался заинтересованным. Абсолютный господин, он редко встречал подобную дерзость.

— Конунг, боги сделали свой выбор, и я подчинюсь ему. И все же сначала спрошу — это ведь жертва не только богам, но воинам, что пали в битвах? А если так, то мало им чести получить в дар простых рабынь. Вы даже пленников заставили сражаться, убирая трусов. Дайте и нам оружие — если уж идти в небесные дали, хочу сделать это, не нанеся урона родовой чести.

— О какой чести ты говоришь, рабыня?

— Может, я и рабыня сейчас. Но ты, конунг, должен хорошо помнить, как я ей стала, — выдержать взгляд Короса нелегко, но я не опускаю глаз.

— По чести, я так и не знаю, кем ты была, мне это не интересно. Правда припоминаю, что взяли мы тебя в доброй битве. Твоей охраной командовал рыцарь, воин, каких теперь мало осталось. Видно, ты действительно знатного рода, раз он так за тебя бился.

— Разве рабы уже выбирают сами, как им умереть? — Лангливе не понравилась моя идея.

— Хозяева и вольны над жизнью раба, но не всегда — над его смертью. Вы можете запороть, зарубить мечом, да и просто привязать в лесу к дереву и оставить диким зверям в подарок. Но кто помешает мне умереть прежде, чем жертвенный нож коснется меня? Или думаешь, струшу? Поверь, нас, женщин знатных домов с детства обучают умирать достойно!

— Так почему ты этого раньше не сделала, рабыня?

Отвечаю Лангливе, но смотрю на конунга. Ему решать:

— После смерти нет ничего. А пока жива, есть надежда вернуть себе свободу и доброе имя.

— Теперь доброе имя тебе не грозит. Разве это может оправдать трусость?

— Если она трусиха, то не достойна быть даром эйхериям, отец, — Магни вступился вовремя. Я надеялась на него. — Так пусть докажет, что имеет на это право. Тут пленники бились за жизнь. Зачем отказывать в том же рабыням? Думаю, эйхериям и валькириям понравится такое представление.