Вероника Иванова - Разрушитель: И маятник качнулся… На полпути к себе. Вернуться и вернуть

Нет, сейчас мне некогда переживать по этому поводу. У меня есть дело. И я хочу довести его до логического завершения. Продолжим задавать вопросы.

— Впрочем, мне нет никакого дела до истинных мотивов вспышки ярости у вашей возлюбленной. Важно другое: она втянула в свою месть вас. Почему вы позволили ей это сделать?

— Я не позволял…

— Вас заставили?

Он отвернулся.

— Что же, граф… Что послужило достаточным поводом для вашего отчаянного поступка?

— Вам этого не понять…

— Позвольте мне судить самому.

— Я… я люблю Роллену.

— И почему же вы считаете, что я не смогу этого понять? Думаете, что любовь мне недоступна?

Шэрол болезненно вздохнул:

— Сначала вы показались мне простым и открытым человеком, не носящим камня за пазухой… Но теперь я убеждаюсь, что первое впечатление было неверным.

— Это открытие для вас? Если да, то мне жаль того времени, что вы провели в библиотеке! Первое впечатление почти всегда ошибочно, потому что человек — самое загадочное явление природы!

— Да, наверное, так и есть… На вашем примере это особенно хорошо видно.

— Польщён услышанным, хотя и подозреваю, что это не комплимент. — Я подмигнул графу, и он растерянно расширил глаза. — Но почему я не должен понимать любовь?

— Такие люди, как вы, никого не пускают внутрь… Не открываются перед чувствами.

— Вы так много знаете о природе отношений и так глупо себя ведёте… Нехорошо, граф. Нужно использовать полученные знания, а не складывать их в сундук… Далеко не всегда нужно «пускать»: наступает миг, когда стены любой крепости падают. Перед завоевателем, пришедшим покорять. Можно противиться, бороться, убегать, но… Не поможет. Любовь подстерегает нас в самых неожиданных местах и, как правило, бьёт без промаха… Всего один удар, и уже невозможно вспомнить, как выглядел мир, в котором ты не пробовал вкус ЕЁ губ…

Я говорил, а передо мной, на расстоянии вытянутой руки, лениво потягивалась Мин, улыбаясь той самой странноватой улыбкой полуженщины, полуребёнка, полумеча… Улыбкой, которая предназначалась мне одному…

Шэрол вздрогнул как от удара, когда последнее слово растворилось в воздухе камеры.

— Ну так что, граф? Вы ошиблись и на этот раз!

— Да… — признаёт он. — С вами опасно спорить.

— Опасно? Просто необходимо! Как же иначе можно узнать, прав я или нет? Итак, вы действовали во имя любви. Ваша страсть к Роллене настолько сильна?

— Я… не знаю. Но я не могу жить без её взгляда.

— А что она? Разделяет ваши чувства?

— Я очень на это надеюсь…

— Но не уверены? Вы… были близки?

— О таких вещах не спрашивают!

— Почему? — Я искренне удивился. — Это очень важно. Так были или нет?

Шэрол определённо смутился. Наверное, и покраснел, но свет факела не позволял разглядеть всех подробностей.

— Похоже, были… Не стоит на меня обижаться, граф! Я бываю бесцеремонным, но никогда не переступаю черту… Просто я хотел уточнить, как близко она допустила вас к телу. Следующий закономерный вопрос: вы у неё один?

— Ну знаете! — Он возмущённо дёрнулся, зазвенев оковами.

— Это тоже немаловажно, поймите! Мной руководит не праздное любопытство, а желание докопаться до Истины.

— Можно подумать, что вы дознаватель, — осторожно заметил Шэрол.

— В каком-то смысле, в каком-то смысле… Вы у неё один?

— Я был у Роллены первым! — почти выкрикнул он, и я недовольно покачал головой:

— Орать совершенно незачем…

— Ваши вопросы не закончились? Я устал.

— Отниму ещё немного вашего драгоценного времени, граф… Меня откровенно радует, что между вами и вашей возлюбленной такие нежные отношения, но они не повод разрушать чужие жизни. Вы знали, чем грозит эльфу употребление «росы»?

— Да!

— ВСЕ детали?

— Что вы имеете в виду? — Молодой человек насторожился.

— Видите ли, граф, сие зелье оказывает потрясающий эффект на магические способности листоухих. Проще говоря, наделяет Могуществом самого заурядного заклинателя.

— И что?

— А то! Кроме усиления способностей к волшбе «роса» внушает эльфам ярость и страх, и они не могут контролировать своё отношение к окружающим… Они начинают видеть во всём угрозу. Если вы пока не догадались, поясняю: Мэй мог убить всех присутствующих в доме. И убить весьма жестоким способом.

— Не может быть… — Глаза Шэрола округлились.

— Так и было бы, если бы он задержался в гостиной, а не поднялся ко мне в комнату… В этом вам и всем остальным повезло.

— Но… Я не мог подумать…

— Верю. Однако недостаточная осведомлённость не освобождает от ответственности, дорогой граф. У вас есть время: посидите и подумайте над тем, что натворили… И над тем, что, к счастью, не случилось. Дабы ошибок осталось только две.

— Две?

— Помните? «Должен умереть» и «из-за вас»?

— Да, но…

— Со второй мы худо-бедно разобрались. А что касается первой…

— Где же там ошибка?

— А с чего вы взяли, что «должны умереть»? — ухмыльнулся я и постучал в окошечко на двери, вызывая охранника.

Шэрол уставился на меня как на идиота.

— Вы, должно быть, не знаете… Приговор уже подписан.

— Вот как? — Дверь камеры распахнулась. — Подписан? Вы когда-нибудь делали ошибки при письме? Наверняка делали… Но такую ошибку легко исправить, не так ли? Хотя бы просто зачеркнуть…

И я шагнул в коридор, оставляя молодого человека наедине с ватагой сомнений.

Хорошо, что удержался и не ляпнул… Первый, как же! Если учесть, что братец Роллены — придворный маг, вопрос о девственности не имеет смысла. В общем-то даже магии нужно не особенно, чтобы из прожжённой шлюхи сделать невинную девицу накануне первой брачной ночи. Другое дело, что можно установить сам факт вмешательства в естественный ход вещей. Если задаться целью. Но милейший Шэрол вряд ли мог помыслить о таком коварстве юной прелестницы…

Нет, я никого ни в чём не обвиняю. Просто… Она непохожа на саму целомудренность. Впрочем, я могу и ошибаться. А поскольку вижу так много ошибок в поступках и помыслах других, не имею права отрицать, что и сам способен заблуждаться…

И всё-таки, что со мной случилось? Почему я так странно себя чувствую? Хочется, с одной стороны, раскинуть руки крыльями и взлететь, а с другой… Погрузиться в толщу земли и неисчислимую тьму мгновений смотреть, как пробивается к свету бесконечно хрупкий, но невероятно сильный росток… Что со мной?

Почему даже сырой воздух тюрьмы, пропитанный зловонием умирающих тел и разлагающихся рассудков, кажется мне ПРАВИЛЬНЫМ? Не единственно возможным, но отвоевавшим право на существование? Как будто окружающий мир встряхнулся, подобно мокрому псу, и ворсинки Сущего, сбросившие с себя капельки иллюзий, заняли предписанное испокон веков место… Какое странное ощущение… Словно я пытался разобраться в сложной задачке и… Нет, пока не нашёл решения, но понял, каким путём нужно к нему идти, и усталый, но довольный учитель ободряюще похлопал меня рукой по плечу…