Марк Лоуренс - Ошимское колесо

Наконец боевое безумие Чёрного Форта отпускает меня, и я тяжело дышу посреди сваленных трупов. Две трети Слидра позади, но я всё ещё в прозрачных, быстрых водах реки, покрытых рябью. Вдали ниже по течению долина задыхается от тумана. Тот рёв становится громче, заполняет мир, отдаётся в глубине моих костей.

Я отчаянно бросаюсь к берегу. Что-то плохое поджидает меня в том тумане, но у меня кончаются силы и время. Холод охватывает меня, и мне ничего не остаётся, кроме как бросить в топку дуэль с графом Изеном – высокий, резкий лязг клинка по клинку, граф пытается меня убить, а я отчаянно защищаюсь. Этого недостаточно. Я всё ещё в десяти ярдах от берега и ухожу под воду. Мою ногу пронзает острая боль, и я чувствую её, несмотря на то, что нога замёрзла и онемела. Я ранен. Воды смыкаются надо мной. Я снова выныриваю на поверхность и вижу, что ещё до поднимающегося тумана весь Слидр исчезает, словно обрубленный огромным мечом. Рёв уже заглушает все мысли. Меня несёт к обрыву. Я снова ухожу под воду, и это уже не имеет значения: ко мне мчится косяк ножей, и во мне нет даже воздуха, чтобы закричать.

Каким-то образом, вопреки всем чувствам, в моей руке оказывается меч. Отличный способ утонуть. Но потом я вспоминаю, что это не мой меч, и меня снова наполняет жар, кипевший в моей крови, когда я получил этот клинок. Эдрис Дин направлял его против меня, чтобы забрать мою жизнь, как он забрал жизнь моей матери и сестры в утробе. Я сражался с ним перед трупом Туттугу. Перед трупом моего друга, труса, который умер смертью героя. Я вспоминаю, каково было вонзить меч Эдрису Дину меж рёбер, воткнуть в его мясо, почувствовать, как клинок погружается в его плоть, и снова вытащить, задевая по кости. Я открываю рот и рычу, не думая о реке, и вот уже стою на отмели, с меня капает вода, в руке меч, а надо мной к самому небу облаками поднимается туман от бесконечного водопада. Всего лишь в десяти ярдах впереди Слидр обрушивается за каменистый край. Мечи выскакивают из прозрачной воды, когда тяготение забирает реку и быстро утаскивает вниз.

Я делаю шаг на дрожащих ногах, чувствуя слабость во всех конечностях. Ещё три шага, и я на мокром песке. Ран на себе я не вижу.

Ко мне бежит человек – Снорри. Он подбегает ближе и останавливается, тяжело дыша.

– Я… – Он поднимает руку, делает глубокий вдох, – думал, что потерял тебя.

Я посмотрел на меч в своей руке, на надпись, выгравированную на клинке. С него всё ещё капает вода, бриллиантовые капли в мёртвом свете становятся ржаво-красными.

– Нет. Пока ещё нет. Не сегодня.

В тишине мы карабкаемся по берегу реки, оба охваченные воспоминаниями. По мере того, как Слидр на мне высыхает, я чувствую, что от его воды я стал более… собранным. Я помню свою битву на перевале Арал. Помню сражение в Чёрном Форте. Впервые берсерк Ялан встретился с повседневным Яланом, и они пришли к некому соглашению. Не знаю точно, что это… но что-то изменилось.

На этой стороне Слидра Ад круче, чем раньше. Пыль сменяют холмы чёрного камня, где всё острое и не даёт путешественнику ни шанса на отдых. Камни повсюду выглядят так, будто мгновенно замёрз кипящий суп, пузыри которого взорвались, оставив мириады граней, острых, как бритвы. Одно прикосновение к земле – и на моих пальцах остаётся кровь. Сложно сказать, сколько ещё протянут кожаные подошвы моих сапог, и что будет после этого с ногами.

Здесь душ больше – серые скопления душ, текущие, как грязная вода по сухим долинам. Мужчины, женщины и дети с опущенными головами, молчащие, влекомые вперёд каким-то неслышным мне зовом.

Мы идём за ними, виляя и поворачивая между чёрными холмами – долины становятся глубже, шире, и душ здесь всё больше. От Слидра осталось одно воспоминание, и Ад снова начинает меня поджаривать. Я чувствую, как моя кожа отмирает, сохнет и шелушится.

– Погоди. – Ни с того ни с сего мой взгляд притягивает ущелье, выходящее в стене долины слева высоко над нами.

– Нам сюда. – Снорри указывает вперёд, на уходящие души, которых проплывает всё больше. Глаза у него красные от лопнувших вен, как у человека, который забыл, как спать. Я чувствую себя хуже, чем он выглядит.

– Туда. – Я указываю наверх. – Там что-то есть.

– Нам сюда. – повторяет Снорри, и отправляется вслед за душами, снова опустив голову.

– Нет. – Я взбираюсь по валунам, опираясь на них ладонью, чтобы не упасть, и в тех местах, где я к ним прикасаюсь, появляется дюжина тонких порезов, словно от бумаги. – Это там.

– Я не чувствую. – Снорри утомлённо поворачивается ко мне, и плывущие вокруг него души кажутся маленькими.

– Это здесь. – Я карабкаюсь дальше, вытащив меч, чтобы держать равновесие, и чтобы опираться на что-то, не касаясь камней.

Карабкаться до ущелья тяжело, и мою руку щиплет, словно каждый порез полили уксусом. Я двигаюсь дальше по узенькой тропинке, которая ведёт вверх, между утёсоподобными стенами ущелья. Снорри сразу за мной, ругается.

Из-за ветра здесь мы молчим, по крайней мере с тех пор, как Снорри перестал жаловаться. Проникающая всюду тишина, древняя и глубокая. Наши шаги звучат как святотатство. Если эти долины высекла вода, то она исчезла задолго до того, как здесь прошёл человек. В аду, построенном из одиночества, это место кажется самым заброшенным и затерянным, из всех, по которым когда-либо ходили проклятые.

– Ял, здесь ничего нет, я же го…

Прямо перед нами узкие стены расходятся. Впереди лощина, возможно углубление у подножия водопада, где когда-то падала теперь уже давно пересохшая река. Там стоит одинокое дерево – чёрное, шишковатое, и голые пальцы его веток резко выделяются на фоне освещённого смертным светом неба. Чёрный ствол покрыт тошнотворно-белыми пятнами, которые поднимаются от широкого основания до высоты, где отделяются первые ветки.

Приближаясь, я вижу, что дерево дальше и значительно больше, чем я себе представлял.

– Помоги мне подняться. – В ущелье ступень выше моего роста. Снорри помогает мне подняться наверх. Я порезал ногу через штаны. Ещё больше едких порезов от пузырчатого камня. Я протягиваю руку и помогаю Снорри подняться ко мне.

Приблизившись, мы видим, что, хоть на дереве нет листьев, но оно всё увешано странными плодами. Ещё ближе, и поражённый болезнью ствол открывает свой секрет. К нему прибиты гвоздями тела. Сотни тел.

Если бы это дерево было обычных размеров, то мы были бы муравьями. Должно быть, это какой-то отросток Иггдрасиля, мирового древа, который стоит в центре всего, и от которого зависит весь мир. Ветви с плодами свисают, словно у ивы, дотягиваясь почти до земли. Некоторые висят так низко, что я могу вытянуться и коснуться их, но мне этого совсем не хочется. Плоды тёмные и сморщенные, некоторые величиной в пару футов, другие не больше человеческой головы. И все гротескные, тревожные, не знаю почему.