Марк Лоуренс - Ошимское колесо

– Ял! – Пощёчина, и моё внимание резко возвращается к северянину. – Богам наплевать на все эти вещи. Это твоё вероисповедание. Об этой чепухе стенают церковники.

В этом есть смысл.

– И что?

– Земли мёртвых созданы ожиданиями, но нас здесь двое, и наши веры вступают в противоречие. – Он отпускает меня. – Здесь мы во владениях Хель, где она правит надо всеми мёртвыми. Но…

– Но?

– Думаю, мы сбились с пути и попали в твой Ад.

– О, Боже.

–… не поминай имя Господа всуе … – Голос епископа Джеймса, хотя помощник моего отца никогда не говорил так, будто хочет содрать кожу с моего лица.

Преисподняя, которой правит Хель, двуликая богиня Снорри – довольно жуткое место. Но у меня есть чувство, что мой Ад с огнём и серой, набитый грешниками, которых поджаривают черти, превзойдёт ад викингов по части жути.

– Давай вернёмся. – Я поворачиваюсь и начинаю отступать тем же путём, которым мы пришли. – Как мы вообще здесь оказались? Ты же тут верующий…

– … неверный, неверный, сжечь неверного…

– Я к тому, что у тебя здесь самая сильная вера.

– неверующий, неверующий, пытать неверующего…

– Я бы не сказал, конечно, что моя вера совсем уж слаба, слава Иисусу! – Я крещусь во имя Отца, Сына и Святого Духа, причём это не то равнодушное движение руки, которое исполняет отец, но тщательное и точное действие, которое использует епископ Джеймс.

– Ял, возможно дело не в тебе. – Рука Снорри снова на моём плече, не даёт мне двигаться. Я оглядываюсь, а он кивает, указывая вперёд.

Между двумя большими валунами в долине что-то пролетает. Я вижу это лишь мельком – что-то тонкое и бледное, что-то плохое.

– Это Ад нашего врага. Он принёс его с собой. – У Снорри уже в руках его топор.

– Но никто не знает, что мы здесь… – Я кладу руку на ключ, висящий под курткой, прямо над сердцем. Неожиданно он кажется таким тяжёлым. Тяжёлый и холодный, холоднее льда. – Мёртвый Король?

– Возможно. – Снорри водит плечами. В мёртвом свете голубые глаза кажутся почти чёрными – он смотрит на камень, за которым исчезло существо. – Если каким-то образом он узнал, что мы здесь, то быть может он хочет отомстить за то, что мы спрятали от него ключ.

– Кстати, насчёт этого…

Дальнейшие разговоры прерывает существо – оно появляется из тени у основания камня и бежит в нашу сторону с ужасающей скоростью. Оно мчится на тонких костяных ногах, каждый толчок бросает его в сторону, а следующий корректирует изменчивый курс по полю валунов. Существо мчится среди камней, а каменные лица позади него кричат от ужаса. Тварь напоминает мне белые нити, которые видны на мышце человека, разрезанного ударом меча. Нервы, как назвал их один из моих наставников, тыкая в кошмарную картинку в какой-то древней книге по анатомии. Тварь похожа на нерв: белая, тощая, длинная, разделяется на конечности, которые в свою очередь разделяются на три корневидных пальца. Голова – безглазый клин, достаточно острый, чтобы вонзиться в человека.

– Нежить. – Называет Снорри эту тварь, и делает три шага в её сторону, выверяя свой замах. Он рычит, когда боёк топора пронзает воздух; бугрятся мышцы, толкающие его вперёд. Нежить размытым пятном проскальзывает под топором и поднимается, хватая Снорри за шею, а другой рукой за грудь, высоко поднимает его от земли и с тошнотворным хрустом швыряет наземь. Вокруг клубами взмывает пыль, и я не вижу, как он приземлился – хотя вряд ли удачно, поскольку вокруг очень много валунов.

– Чёрт. – Наконец я вспоминаю, что надо вытащить меч. Со звоном он покидает ножны, мёртвый свет полыхает на рунах, которыми исписан клинок. Моя рука дрожит.

Посреди клубящейся пыли нетвёрдо поднимается топор Снорри, но нежить выхватывает его, и, продолжая движение по кругу, опускает лезвие там, где по моим смутным предположениям должна находиться голова Снорри. Удар глухой и окончательный. Я вижу лишь топорище, торчащее вверх без поддержки, когда нежить оставляет его и идёт в мою сторону. Пыль по-прежнему вьётся вокруг твари, словно дым. От неё исходит ужас, как жар от огня.

– Ох, чёрт. – Свободную руку я сую под куртку и вытаскиваю ключ Локи. – Слушай, можешь забирать его, только дай мне…

Нежить нападает, да так быстро, что мне кажется, я застыл на месте. В один миг она на краю облака пыли, в следующий уже её рука хватает меня за горло, а другая – запястье моей руки с мечом. Прикосновение твари невероятно омерзительно. Её белая плоть соединяется с моей, и будто бы сливается. Кажется, словно бесчисленные корни проникают в меня, прорываются в вены, и каждый полыхает такой едкой му́кой, что даже возможности кричать не остаётся.

Меня держат, и я не могу ничего поделать, даже пошевелиться, пока меня изучает это белое клиновидное лицо. Могу лишь молить о смерти, не в силах протолкнуть слова сквозь зубы, стиснутые так крепко, что мне кажется, будто в следующий миг они треснут, просто развалятся все разом.

Голова нежити наклоняется к ключу Локи, зажатому между нами – моя вытянутая вперёд рука скована и парализована.

Я мельком вижу какой-то большой дымящийся объект за головой нежити, который мчится в нашу сторону. В последний миг я вижу, что это Снорри, и пыль поднимается от него при каждом гулком шаге. Его руки пусты, словно он собирается разорвать тварь голыми руками. Нежить поворачивается быстрее мысли и хватает его за плечи. Несмотря на худобу, нежить намертво стоит на земле и поглощает всю инерцию атаки викинга, сделав лишь один короткий шаг назад.

Я стою, по-прежнему застыв в этом мгновении. Из руки, которую нежить отпустила, выпал меч Эдриса Дина, но ещё не достиг земли. Я слежу за его падением и вижу, что, шагнув назад, нежить прижалась к чёрному ключу Локи, кончик которого уже на дюйм вошёл в белую плоть.

Мне остаётся лишь повернуть его.

Как только ключ поворачивается, его чернота проникает в алебастр нежити, пронзает всё тело твари тёмными нитями, и каждая в свою очередь делится и ветвится, окрашивается, разлагается. До меня добирается гравитация, и я падаю, вытаскивая ключ, но когда касаюсь земли, и всюду поднимается пыль, я вижу, как нежить начинает разваливаться, словно это была тысяча прядей, тысяча тонких белых трубочек, которые теперь посерели и сгнили, отслоились друг от друга, и вся тварь раскрывается, расширяется и падает.

– Вермильон! – раздался стук по крыше кареты и грубый голос какого-то деревенщины, который держал поводья. Я резко поднялся, промокший от пота.

– О, слава Богу! – Меня передёрнуло. Я посмотрел на запястье, ожидая увидеть ожог от руки нежити. Лиза что-то сонно мурлыкнула, её лицо было скрыто волосами, голова лежала у меня на коленях. Старый священник, отец Агор, неодобрительно прищурил светлые глаза.