Валерий Теоли - Печать бога (СИ)

- Хе, чернильная белка, - буркнул он довольно.

Симпатичная белка подмигивала одним глазом; другого, равно и половины уха, задней лапы и хвоста у неё не было. Преподобный аккуратно, мелким корявым почерком вывел очередной бриллиант собственной необъятной мудрости: "Белки по весне голодные. Их нужно кормить. Тогда они жиреют. Но нельзя перекармливать - сдохнут". И добавил: "Я вышел из себя. Когда я вошёл обратно, там никого не было".

Распираемый гордостью и удовольствием от собственной мудрости, магистр любовался записью. И так её рассматривал, и эдак, и с каждым разом она ему нравилась больше и больше.

Процесс самолюбования прервали грубейшим образом. Задребезжали стеклянные вставки витражей в оконных ставнях, словно их кто-то настойчиво порывался выбить. Ди Сави болезненно скривился. Он сидел в кабинете, расположенном под крышей Башни Святого Ведовства, на головокружительной высоте. Изящное стрельчатое окно всегда было закрытым; магистр отличался крайней чувствительностью к переменам погоды. Залезть сюда снаружи без сверхъестественной помощи не представлялось ему возможным.

- Кто там ломится? - вопросил он возмущённо.

Отчётливое хлопанье десятков крыльев послужило ответом. Магистр нехотя встал, опираясь о массивный посох с навершием в виде распустившей хвост белки из червлёного золота, воззвал к силе бога Гортиила, дарующего силу узреть неведомое, пригляделся подслеповатыми глазами к витражам. С той стороны отбивался от стаи ворон полуголый совиный голубь, сжимающий в лапе свиток. Ага, почта! Преподобный, дёрнув ручку шпингалета, распахнул ставни.

В кабинет ворвались струя свежего весеннего воздуха и раздуваемые прохладным ветром клочья чёрных вороньих перьев, а также ввалился в плачевном состоянии внешности полуживой почтовый птах. Вмиг продрогший магистр поспешно затворил ставни, накинул горностаевую мантию, висевшую рядом, и склонился над необычным посланцем. До сего дня он видел совиных голубей, путешествуя по Священной Тролльской империи. Врали тролли насчёт их выносливости, врали. Стоп, что за свиток? От кого, интересно?

Магистр потянул прекрасной работы ленточку, узел развязался, будто сам собой. Очнувшийся почтальон громогласно ухнул, ди Сави чуть не упал от неожиданности.

- Бедная птичка! Ты, верно, проголодалась. Дать тебе хлебушка?

Магистр взял со стола кусочек белого хлеба, предложил его птаху, деликатно держа пищу двумя холёными розовыми пальцами. Совиный голубь долго и пристально смотрел на подношение. Преподобный то ли не знал, то ли забыл, что перед ним плотоядная птица, признающая лишь мясо. Ну, в крайнем случае, живую плоть вроде сочных отростков, называемых людьми "пальцами".

От истошного вопля преподобного содрогнулась башня. Магистр стучал головой совиного голубя по столешнице, пока тот не отпустил лакомый кусочек, затем опять открыл окно и размашистым пинком послал хищного птаха в свободный полёт.

- Треклятая тварь! - ныл ди Сави, срочно вспоминая короткую целительную молитву богу Аскиилю.

Под воздействием святой силы рана стремительно затянулась. Магистр, в конце концов, смог обратить внимание на свиток. На ленточке полыхали зелёным огнём слова: "Матушка Лазария любимому рецензенту Вальдену ди Сави, преподобному магистру Ордена Мудрости". Ниже, крошечными буквами: "Осторожно! Не вскрывать ни при каких обстоятельствах!"

- Охотно верю, маленькая проказница, - усмехнулся магистр надписи и, сорвав печать, развернул пергамент.

Башня вздрогнула от основания до крестоподобного золотого шпиля на крыше.

Краткий миг пергамент пребывал в руках преподобного, скалясь единственным причудливым иероглифом, затем осыпался серым пеплом.

- Как, значится, тебя зовут, сынок?

Усатый упитанный сержант, пробиваясь к переносному прилавку с жареными крестьянскими колбасками, даже не смотрел в сторону шагающего следом парня.

- Тибальт, господин сержант.

- Тибальт, значится. Тибальт, Тибальт, - задумчиво повторял стражник имя напарника, словно пытаясь что-то вспомнить. Ему очень мешали дразнящий аромат колбасок и глубокое декольте пышногрудой продавщицы. - Ты точно нездешний? Я, часом, не мог знать твоих родителей?

- Нет-нет, господин сержант, я родом из Аноревы, маленького городка на юге королевства.

- Из Аноревы, значится. Ну, тогда понятно. Ты, часом, не участвовал в той заварушке, что у вас была в прошлом году? Две семьи что-то не поделили, кровь пролилась.

- Да так, немножко. В ней поневоле участвовала большая часть жителей городка, господин сержант.

- Доброе утро, Жанночка! Ты сегодня такая аппетитная!

- Только сегодня? - притворно насупилась продавщица.

- День ото дня ты аппетитнее, Жанночка! С каждым днём всё хорошеешь и хорошеешь!

- Вас послушать, так совсем аппетитной я стану к старости! - продавщица надула губки. - Чего вам надо?

- Дай-ка нам парочку булочек с колбасками! Сверху полей белым соусом, как я люблю. И перцу побольше, Жанночка!

Продавщица нагнулась, доставая с прилавка лакомство. Сержант облизнулся, созерцая в вырезе платья её соблазнительные формы.

- Нет, дай-ка лучше две пары булочек и в два раза больше колбасок, Жанночка!

Спустя пару минут стражники уплетали вкуснейшие в Лавраце булочки с колбасками.

- Ты у нас, значится, впервые, сынок?

- Так точно, господин сержант. - Тибальт закашлялся, открыл рот, часто вдыхая воздух, чтобы остудить горящую от острых специй глотку. - П-п-после п-погра-аничной службы.

- Слушайся старших по званию, значится, держись меня, сынок, и устроишься как положено. Через десять - пятнадцать годков будешь, как я! - усач похлопал себя по объёмному животу. - У нас вообще город спокойный, земля орденская, значится, так что воров мало, а те, что есть, нам, значится, дань плотят. Они нас не беспокоят, мы их не трогаем.

- Так ведь говорили, господин сержант, в Лавраце преступности нет.

- Преступность, сынок, везде есть. Только у нас она умная и денежная. У нас она живёт, а в иных местах промышляет. Уяснил, сынок? Значится, город у нас тихий, мышь без нашего разрешения не пискнет, собака не гавкнет.

В этот миг дальше по улице толпа спешащих по своим делам прохожих заволновалась, в считанные секунды смятение докатилось до жующего патруля стражи. Люди встревожено оборачивались, стремились поскорее убраться прочь. В конце концов, человеческая масса расступилась, явив взору завтракающих стражей правопорядка грязного голодранца, придерживающего неопределённого происхождения каменюку, скованную с его худой ногой ржавой цепью. Он довольно резво убегал от человека в чёрной одежде. Пробегая мимо стражников, застывших с отвисшими челюстями, оборванец противно заверещал: