Марина Дяченко - Мизеракль

– К тебе гости, – сказал ему Лив.

Рерт невидящим взглядом скользнул по Доминике. Тяжело посмотрел на Лива, потом уставился на трехглазого и тяжело задышал.

– Фу-у! – трехглазый замахал ладонью перед лицом. – Ну и смердят же в наше время добро и справедливость! Здравствуй, друг Рерт. Тебе не надоел еще Мизеракль? Мне надоел смертельно.

– Он в моем доме, – хрипло сказал Рерт.

– Я заметил, – подтвердил трехглазый. – И что он с тобой делает – в твоем-то доме! Но я – другое дело. Я пришел не зубами с ним меряться, я кое-что принес… Вот! – И он вытащил из-за пазухи две покрытых воском доски для письма, а из кармана – два острых деревянных стержня.

Безобидные эти предметы произвели странное впечатление на Рерта и в особенности на Лива; Доминика, привычно забившаяся в щель за сундуком, имела возможность видеть его лицо. В комнате было достаточно света для того, чтобы разглядеть бумажную бледность поверх несколько застывшей невозмутимости.

– Не надо, – сказал Рерт.

– Надо! – провозгласил тот, кого звали Соареном. – Я давно ждал этого дня! Там, – он ткнул пальцем в сводчатый потолок, – наконец-то сочли, что нам с Мизераклем пора выровнять чаши весов… Окончательный поединок – вот что я принес в подарок моему другу Зубастику. Сядем же и нарисуем пару формул!

– Погоди, – сказал Лив.

– Немедленно. Чистый и окончательный счет. Выбирай оружие, Мизеракль, честно говоря, мне все равно – эта доска или та…

Доминика смотрела, утратив представление о смысле происходящего. Трехглазый Соарен уселся за низкий стол перед камином – тот самый, где недавно крошил свой хлеб Лив; через всю комнату бросил одну доску, и Лив поймал ее левой рукой, а правой подхватил летящий стержень.

Рерт, которому тяжело было двигаться после превращения в замок и обратно, отошел к бассейну (ручеек, едва пришедший в себя после полного испарения, журчал теперь тихо и как-то неуверенно), сел на краю и свесил руки ниже колен.

Лив молчал. Глаза его были стеклянно-отрешенными, и Доминика вдруг поняла, что боится за него – до холодного пота.

Соарен положил вощеную доску на стол. Вольготно вытянул ноги, взял в правую руку стержень; искоса, нехорошо взглянул на Лива.

Лив слепо огляделся. Не увидел Доминику. Пододвинул к стене стол, покрытый кожаной скатертью (стол был огромный, Лив сдернул его с места, будто пушинку), сел прямо, как школьник. Взял стержень в левую руку. Уставился на свою доску, словно рассчитывая прочитать подсказку на нетронутой вощеной поверхности.

– Ты готов? – отрывисто спросил Соарен.

– Я готов, – эхом отозвался Лив, и Доминика не узнала его голоса.

– На счет «пять» начинаем, – сказал Соарен. – Рерт, посчитай.

– Раз, – глухо сказал Рерт. – Два, три, четыре… пять.

Два стержня одновременно коснулись досок. Доминика замерла; поначалу ничего не происходило.

Соарен усмехался. Его стержень постукивал о доску, выводил письмена, рождая при этом зеленоватый пар; пар вырывался с силой, струйки его шипели, как обваренные змеи.

Лив все еще сидел очень прямо. Левая рука его выводила совершеннейшие, с точки зрения Доминики, каракули; только что проведенные линии через секунду таяли на воске, будто впитываясь. На их место ложились новые; Доминика никогда бы не могла себе представить, что решающий магический поединок выглядит именно так.

Рерт сидел, сгорбившись, переводя взгляд с одного писца на другого. Иногда его глаза останавливались на Доминике, и тогда она всей кожей чувствовала исходящую от Рерта неприязнь.

Потом Соарен начал рычать – вероятно, от азарта. Третий глаз его над левой бровью сделался совершенно красным – даже маленький острый зрачок потонул в прилившей крови. Зеленый дым из-под его стержня повалил гуще.

Лив сидел, не шевелясь, не издавая ни звука. Только рука его летала и летала над доской и метались, пролагая ей путь, глаза.

– Отойди от него, – сказал Рерт.

Доминика не сразу поняла, что обращаются к ней.

– Отойди от него, разнесет. – Рерт дернул рукой, будто приглашая. Доминика подумала – и не двинулась с места; Рерт отвернулся, всем своим видом говоря: я предупреждал.

Соарен плотоядно урчал, нанося на доску линии и символы. Соарен лоснился удовольствием; казалось, он гонит добычу. Казалось, рот его полон горячей сладкой слюны; он раскачивался на стуле, его танцующий грифель плевался молниями, и там, где коленчатые стрелы попадали в столешницу, возникали горелые пятна.

На лице Лива лежало такое страшное, такое непосильное напряжение, что Доминика избегала на него смотреть. Давай, бормотала она, сжимая кулаки до боли в ладонях. Давай, давай, ну пожалуйста…

Соарен с рыком начертил на своей доске округлую, судя по движению его руки, петлеобразную фигуру. Лив вдруг отшатнулся, будто его ударили по лицу. Деревянный грифель в его руке вспыхнул, как щепка в костре, грифель горел, но Лив продолжал писать, и с лица его не сходило мучительное выражение человека, решающего тысячу задач одновременно…

Потом грифель рассыпался пеплом. Лив удивленно глядел на свою доску, потом на руку и снова на доску; Соарен, хохоча, завершал комбинацию. Росчерк – Лива отбросило, будто толчком, затылок его ударился о стену…

Тогда Доминика зарычала сквозь зубы и нащупала шпильку в своих волосах. Подавшись вперед, вложила теплое острие в упавшую руку Лива.

Рука дернулась. Пальцы сжались вокруг железного стержня.

Соарен выписывал свою победу, над его доской дрожал воздух, закручивался смерчиками, подхватывая обрывки зеленого пара; Лив медленно, будто ломая ржавчину в суставах, выпрямился. Рука, сжимающая Доминикину шпильку, упала на стол рядом с гладкой (все впиталось!) вощеной доской.

Соарен занес свой стержень. И, прежде чем опустить, мельком глянул на побежденного.

Лив снова сидел по-школьному прямо. Удивленно смотрел на свою доску.

Соарен опустил руку, ставя точку. За мгновение до оглушительного стука, с которым орудие Соарена коснулось доски, Лив, будто проснувшись, подался вперед, и угловатые, рваные символы полились на воск.

Соарен рыкнул, на этот раз раздраженно. Он полагал схватку оконченной; добивая раненую жертву, он выписывал и черкал, рисовал и снова выписывал, казалось, на стержне его путаются безумные кружева…

Лив сидел, будто надетый на черенок лопаты, прямой и неподвижный. Рука, вооруженная Доминикиной шпилькой, летала с удвоенной скоростью.

Соарен замычал, мотая головой. Забранился; в комнате пахло дымом и раскаленным воском.

– Давай! – закричал вдруг Рерт, о существовании которого Доминика забыла. – Мизеракль!

Соарен наклонился над доской, почти касаясь ее подбородком. Стержень его надсадно визжал, кричал почти человеческим криком – все громче и громче.