Алексей Переяславцев - Длинные руки нейтралитета [litres]

Сам же Мешков схватился за штурвал и принялся раздавать команды:

– Вандреич, кормовым дать вдоль палубы штук с десять. Если какая взорвётся прямо на палубе – туда и бить из носового, там слабое место. Трубу надобно сбить. Если после малых гранат устоит, то пару больших гранат рядом с ней положить. Буду обходить броненосец справа, так что пяток больших гранат постарайся уложить в одно место, а там по результатам.

Мичман отдал толковые указания:

– Кормовой, десяток гранат вдоль палубы и постарайся пару рядом с трубой зафитилить.

То ли Патрушеву повезло, то ли Мешков недооценил силу малых гранат, но дымовая труба после вспышки рядом с ней медленно начала заваливаться на палубу. Оставшегося давления пара хватило броненосцу, чтобы начать разворот. Но почему-то грозные тяжёлые орудия на носу молчали. Мало того: заткнулись все бортовые. Крепость получила передышку.

Ни Мешков, ни Шёберг не знали, что вся орудийная прислуга на батарейной палубе получила контузию близкими разрывами, то же произошло с офицерским составом, находившимся за стенками рубки. Людям нужна была минута-другая, чтобы прийти в себя, но как раз этого времени у них не нашлось.

Грохнули разрывы больших гранат. Первые три лопнули на высоте семи сажен над броневой палубой точно по её оси. Четвёртая взорвалась ближе к борту. Палуба прогнулась, но всё ещё держалась. С пятой гранатой Максимушкин чуть помедлил, дабы нацелиться как можно аккуратнее на самую носовую оконечность. Взрыв произошёл непосредственно на палубе, и уж тут последствия получились более чем серьёзными. На глазах всех, кто находился на палубе «Морского дракона», два куска бортовой обшивки были вырваны: не были они рассчитаны на удар изнутри. Броневые плиты с каким-то нарочитым замедлением плюхнулись в воду.

Разумеется, российские моряки не могли видеть состояния дел за бронёй. А оно было куда как скверным для французов. Те, кто находился под верхней палубой на баке, частично погибли, частично оказались сильно контуженными. Дюймовую броню разорвало на куски, и те вмялись в батарейную палубу, убив тех из прислуги погонных орудий, кто ещё оставались в живых.

Повинуясь командам, французские матросы бросились на помощь своим раненым и контуженным товарищам, унося их в лазарет, а мёртвых – в корабельную баню. Но работа оказалась бесполезной. Все переборки, трапы и детали набора, кроме бимсов, были сделаны из дерева. К тому же на батарейной палубе присутствовал порох в большом количестве. И всё это полыхнуло под действием огненного шара.

Повреждения броненосца заметили и в Кинбурнской крепости.

– Братцы, а ведь бьют басурмана!

– Видал? Нет, ты видал огненные бонбы?! Эка ведь силища!

– Горит он, окаянный, пламенем горит!

– Да у него борт вырвало!

– Не весь, кусок лишь.

– А ну, братцы, целься по тому месту, где брони не осталось!

Шесть орудий грянули не особо дружным залпом. Разумеется, попали не все, но два ядра одно за другим ударили по дыре в корпусе. Защитники крепости этого не знали, но оба почти не принесли повреждений. Первое перевернуло и без того небоеспособное орудие, а второе наполовину перебило шпангоут. Но моральное воздействие от попаданий трудно было переоценить. Крепость наконец-то дала сдачи.

Опыт не подвёл санитара Прохора, его вердикт оказался точен.

– Значицца, господин капитан, по всему видать, два ребра сломаты, да лбом вы треснулись, так что на палубу – ни-ни.

– Прохор, так ведь очень нужно. Ты повязку наложи. – Из поучений отца Владимир Николаевич запомнил, что при переломах рёбер накладывают тугую повязку.

Но санитар был самых строгих правил и потому не сразу поддался уговорам:

– А вот поглядим да пошшупаем.

Для осмотра потребовалось снять сюртук и рубашки.

– Твою ж… интендант кладбищенский!

– Синяк преогромный, господин капитан.

На этот раз пострадавший ограничился злобным шипением.

– …Вот, как и говорил, переломаты они.

– Так ведь голова не кружится и не тошнит. Стало быть, нет контузии.

– Контузия – вещь преподлая, – глубокомысленно высказался медработник, бинтуя грудь, – опять же ж, командовать вам никак не можно.

– Да отчего так?

– Оттого, что грохот и отсюда слыхать, а вам во всю мочь выкрикивать болезно будет. А выпить тоже не дам, потому как опасаюсь.

– И не надо! Мне б только посмотреть, как оно.

Через четверть часа Семаков, перевязанный должным образом, с большим трудом вылез из люка на палубу и осторожно пошагал к двери в рубку.

– Командование пока принять не готов, – произнёс командир повернувшему голову старшему помощнику. – Доложите обстановку, Михаил Григорьевич.

Мешков не мог не заметить напряжённое лицо товарища.

– Прежде всего: как себя чувствуете, Владимир Николаевич?

– Погано. Но до госпиталя дотяну, а уж там, надеюсь, Марья Захаровна посодействует. Что там?

– Первый уже палить не может, вон у него дифферент на нос. Ворочать орудия при таком никак нельзя. Мыслю, течи от взрывов открылись. Руднев поджёг одного оставшегося из кораблей прикрытия, сейчас обстреливает второго. А мы сей момент атакуем следующего по фронту. Вот вам наблюдение, Владимир Николаевич: как мы влепили гранатами по палубе, так орудия супротивника тут же замолчали.

– Интересно. Гранаты пробили верхнюю броню, выходит?

– Или орудийная прислуга валяется в контузии… Не нравится мне дистанция до следующего… – Мешков имел все основания так говорить. Броненосец «Тоннант», усиленно дымя, шёл навстречу «Морскому дракону» с явным намерением дать артиллерийский бой накоротке. – Однако пусть себе идёт на своих четырёх узлах. Мы прикроемся корпусом этого недобитка.

Мешков дал полный назад и вовремя: «Тоннант» успел громыхнуть из всех орудий, но «Морской дракон» в последние секунды юркнул под защиту корпуса «Лава».

– Иван Андреевич, сейчас я дам малый вперёд, прикажите выпалить не менее пяти гранат из носового.

«Морской дракон» чуть высунул нос из-за беспомощного броненосца. Максимушкин действовал почти в точном соответствии с приказом. Почти – потому что из шести гранат над палубой разорвались лишь две, да и те на высоте; остальные же дали громадные водяные столбы. Дымовая труба устояла. Промахи были объяснимы тем, что уже в ходе пальбы старпом отработал задним ходом. Но взрывы в воде причинили не меньший ущерб.

Может, с течью от одной гранаты французы и справились бы – паровая машина всё ещё работала, пусть и не на полную мощность, и уж на помпу её мощности хватило бы. Но течей было пять.

– Михал Григорьич, не торопись добивать, – громким шёпотом посоветовал Семаков.

Прежде чем лейтенант собрался с ответом, до рубки донёсся вопль сигнальщика: