Алексей Переяславцев - Длинные руки нейтралитета [litres]

– Григорий Иванович, прошу высказаться.

Капитан Бутаков поднял взгляд:

– Вы, господа, не подумали о возможности появления дополнительных кораблей линии в Чёрном море. Лично у меня нет оснований исключить это. Вы сами видели, что делает бортовой залп восьмидесятипушечного линейного? – Капитан первого ранга имел основания для подобного вопроса. Он участвовал в Синопском сражении и видывал последствия таких залпов.

По неистребимой гимназической привычке Семаков поднял руку.

– Прошу, Владимир Николаевич.

– Если линейные появятся, с ними будет драться только «Морской дракон». Без обид, Иван Григорьевич: «Херсонесу» может не хватить ни скорости, ни манёвренности для этого. А вот мы можем устроить пожар на верхней палубе даже корабля линии. И уж точно сбить мачты. Зато на более мелких вы должны отыграться и пособить нам…

Обсуждение шло долго и временами горячо. Младшим офицерам пришлось объяснить во всех подробностях действие гранат.

В тот день, когда повреждения «Херсонеса» были устранены, выход в море его, а также «Морского дракона» не состоялся. Тому была веская причина: отправленный на поиски противника дракон вернулся ни с чем. Ему не удалось обнаружить ничего плавающего, за исключением шаланд, рыб и дельфинов. Идти же без разведки в атаку на эскадру, базирующуюся в Балаклавской бухте, Семаков не рискнул.

Второе важное событие этого дня заключалось в ожесточённой бомбардировке Камчатского люнета, начавшейся на рассвете. Гаубицы посылали тяжёлые ядра, в том числе бомбические, а ответные гранаты отнюдь не сразу нащупали валы, за которыми прятались вражеские орудия: солнце на востоке слепило не только гранатомётчиков, но и тех, кто корректировал пальбу.

Разумеется, по тревоге на боевые посты рванулись картечники в дополнение к тем, кто уже там дежурил ночью.

– Ох, и попрут же… – с плохо скрытым опасением вымолвил картечник, устраиваясь поудобнее.

– Твоя правда, Фролка, попрут. Только и мы их выпрем, коль ротом не будешь ворон ловить, – не преминул подать учебный материал Неболтай.

Хорунжий был сильно не в духе: мало того, что его подняли ни свет ни заря, так ещё душу томило нехорошее предчувствие. Вполне возможно, что томление происходило не в голове, а в другой части тела. У этих эмоций имелась некоторая основа: продолжалось полное отсутствие огня от вражеских егерей. И казак сильно подозревал, что подобная скромность неспроста. Вполне могло быть, что в процессе пехотной атаки меткие стрелки откроют охоту.

– Фрол, не вздумывай рожу свою выставлять на погляденье. Эти распросукины отродья того только и ждут.

Произнося это заботливое предупреждение, Неболтай был не вполне чистосердечен. Он знал, что племяш порядочно поднабрался опыта и зря подставляться под пулю не будет, также видел, что позиция картечницы неплохо замаскирована, но… томление не отпускало. Ради успокоения казак полил водой из фляги землю перед срезом ствола картечницы. Он знал, что при выстреле над сухой землёй может подняться пыль.

– Пошли, кажись. Готовятся, – прошептал Фрол, будто вражеские пехотинцы могли его услышать.

Слова соответствовали действительности: некое передвижение по траншейным переходам было чуть заметно. Лишь изредка над уровнем земли показывалась фуражка, да не полностью, а лишь верхом – и тут же исчезала.

Было бы преувеличением сказать, что за Нахимовым послали, как только начался обстрел. Правду сказать, за ним вообще не посылали. Адмирал не мог не услышать гром орудийных залпов и сразу понял, что началось очередное наступление. Нахимов энергичными приказами собрал свиту, велел заложить экипаж и помчался на люнет.

По пути он, однако, не упустил случая глянуть на редуты. Их тоже обстреливали, но куда менее энергично, чем люнет. Русские орудия неторопливо отвечали. Временами ахали подряд три-четыре гранаты. Их огненные шары и звонкие взрывы трудно было с чем-то спутать.

Адмирал добрался до Камчатского люнета и быстрым взглядом оценил обстановку. Не то чтобы она была катастрофической, но и порадовать не могла. Несколько орудий валялись, сорванные близкими взрывами с лафетов. Тела погибших так и лежали, хотя раненых заботливо и со спешкой отводили в тыл. Один из гранатомётов молчал, и вокруг суетились комендор с наводчиком, которым подсобляли подносчики гранат. Мичмана Шёберга перевели обратно на «Морского дракона», поэтому за наводчика стал Смирнов. Второй гранатомёт вёл обстрел.

– Что с орудием? – отрывисто спросил Нахимов.

– Рядом… бонба… ваш… дительств… со станины сбило… час будем заново… авливать… Сарычева и Линника зацепило… увели… – выплевывал обрывки слов вместе с пылью комендор. – Навались, брательники!

– Ствол покосило!

– Да клал я… затворы… ходит? Рукой его! Обое пробуй!

– Давай каменюку поболее! Да куда ж ты, мать к матери, тащишь этаку мелочь?! Ещё больше! Криво стоит!

Грохот боя прорезал сильный голос Нахимова:

– Держись, братцы! Картечницы вас прикроют! Вы только не уступайте! Чините, как можете! – И адмирал побежал к обычным орудиям.

В этот момент полезла пехота.

Стрелка звали Жан, но больше он был известен под прозвищем Жан Шасёр [17] Chasseur – охотник ( фр .). . Прозвище было не вполне точным: навыки этого солдата подходили скорее браконьеру, чем охотнику. Умение избегать нежелательного внимания егерей и лесничих было столь присуще этому романтику зелёных чащ, сколь и умение подкрадываться к пугливой дичи.

На этот раз объект охоты был вполне определённым. Жан получил описание мундира и даже внешности не от лейтенанта и даже не от капитана – от самого подполковника Массена. А так как потери среди товарищей-стрелков были отнюдь не малыми, то Жан озаботился личными траншеями, да не в передовой линии апрошей, а прилично позади. Позиций для стрельбы было две: ввиду немалого расстояния (целых двести восемьдесят метров) вполне можно было предположить промах. Ещё одна причина для оборудования запасной позиции состояла в том, что предполагалась поразить не одного, а двоих.

Теперь оставалось только ждать. Первая цель уже появилась на укреплениях, но этот беспокойный русский офицер не желал стоять на месте, подставляясь тем самым под выстрел. Он непрерывно перемещался, на ходу мешаясь с другими военными. Но браконьера без умения ждать не бывает.

– Ваше превосходительство, стреляют густо… – нерешительно заметил адъютант Острено.

– Вы уверены-с? – ядовито отвечал Нахимов. – А я-то думал, тут пирогами с капустой угощают-с.

– Не бережёте вы себя, Павел Степанович, жизнь ваша нужна России! – решился на вмешательство барон Остен-Сакен.