Галина Полынская - Эликсир для вампира

– Что это было?

Арина глянула на дедушку так, словно хотела отчаянно погрозить ему кулаком, и пролепетала:

– Это… это… специальная кружка со встроенным миксером, нагревается и сама взбалтывает пену.

– Ничего себе, придумали же, – Дмитрий с интересом осмотрел белую керамическую кружку, ничем не отличающуюся от четырех остальных. – Китайская, небось?

– Н-н-не знаю, наверное.

– Точно китайская, только они до такого и додумаются. А вы когда открываться… в смысле – уже работать начнете?

– Скорее всего, с понедельника и начнем, – ответил Феликс. – Заходите в гости, двери всегда открыты.

– Обязательно зайду.

Допив кофе, капитан Мухин распрощался и ушел. А Феликс махнул рукой старику:

– Иди-ка сюда, Никанор, на пару слов.

И они прошли в кабинет Феликса. Увидав синий интерьер с красной мебелью, старик по-молодецки восхищенно присвистнул:

– Опачки! Великолепье-то какое!

– Издеваться только не надо! – прорычал Феликс, захлопывая за собой дверь.

– Ничуть не издеваюсь, вправду ведь красиво! Только вместо жалюзи на окно шторку в цвет стен повесить и…

– Зубы не заговаривай! – Феликс присел на край письменного стола и уставился на старика взглядом, не предвещающим ничего хорошего. – Итак, чего я не знаю, что ты мне не рассказал о себе, знахарь-травник?

Никанор поправил подтяжки, заправил выбившуюся рубаху в штаны и поглядел на Феликса поверх очков.

– Да нечего особо-то рассказывать, не интересно это.

– А по мне, так очень даже интересно! Выкладывай начистоту, или сегодня же тут появится другой секретарь!

– Что с тобой делать… – Старик сцепил за спиной руки в замок и принялся ходить от стены к стене. Прямоугольники очков, вспыхивая, сверкали, развевалось облако седых волос, морщины на лбу и переносице обозначились резче. – Ну, оборотень я, оборотень, раз уж так интересно!

Повисла тишина. Феликс смотрел на Никанора и молчал. Наконец обрел дар речи:

– Как… оборотень? В каком смысле?

– А в каком еще смысле можно быть оборотнем? – огрызнулся старик. – Один тока смысл и есть!

– Ты в кого-то превращаешься?

– «В кого-то»! – хмыкнул Никанор. – Ясное дело, в кого! Волком могу обернуться или собакой всякой породы.

– Так что ж ты молчал?! – заорал Феликс. – Я, как идиот, ищу пятого, его нигде нет, а это – ты!

– Да какой от меня толк-то?! – раскричался в ответ Никанор. – Стар я уже на четырех лапах по лесам бегать! Все, хватит, отбегался! Консьерж я теперь, секретарь – вот и вся от меня польза! И не ори мне тут! На дедушку! Старость должно уважать, вот и уважай!

В дверь робко постучали, и взволнованный голос Арины спросил:

– Дедушка, у вас там все хорошо?

– Да! – хором рявкнули Феликс с Никанором.

Получив отповедь от старика, Феликс от неожиданности даже успокоился и произнес, сбавив тон:

– С кофе что за фокус устроил?

– А! – отмахнулся Никанор. – Если долго не превращаться, сила скапливается, надо ее куда-то девать. Вот в воду и приспособился сбрасывать. Она от этого и крутится.

Вдохнув полной грудью пахнущий краской и новой мебелью воздух, Феликс медленно выдохнул и сказал:

– Здорово. Великолепно. Давай садись и рассказывай свою историю.

– Может, как-нибудь в другой раз? – нехотя ответил старик, переминаясь с ноги на ногу.

– «Другой раз» – это сейчас. Выкладывай.

Никанор уселся в кресло посетителя, откинулся на спинку, устраиваясь поудобнее и, глядя в потолок, стал рассказывать:

– С прапрадеда моего все это и началось…

– Савва Вересов зажиточным помещиком был: две деревни, больше ста душ людских ему принадлежало. Была у него дочка единственная ненаглядная, девица на выданье Елена. Все жениха ей Савва хорошего искал, да подыскать никак не мог, все ему казались недостойными любимой дочери. И проглядел, как Елена сама себе любимого нашла – Степана, сына лесника, знахаря Еремея. Как прознал Савва, с кем дочка спуталась, в такую ярость впал, что на конюшне собственноручно парня плетьми порол, чуть до смерти не забил. Дочку свою Савва вскоре замуж выдал да отправил к мужу, от дома родного подальше.

Переведя дух, Никанор помолчал, поглядел на оконные жалюзи и продолжил:

– Не жилец был бы Степан, кабы не знахарь-отец. Он его и выходил. Затаил Еремей злобу на помещика. Не только наукой знахарства владел лесник, еще и колдуном был сильным, да скрывал свои умения от греха подальше. И года не прошло, как отомстил он Савве за сына – навел проклятье, и стал помещик по ночам полнолунным в оборотня обращаться да по лесам метаться в тоске неутолимой. А после и вовсе сгинул неизвестно куда. Супруга его от горя высохла вся да вроде как умом тронулась. Поместье разорилось, выкупил его кто-то за гроши, а помещица при церкви деревенской доживала. А вот Елена мирную жизнь прожила, трое детей у нее было. Да только пошло проклятье дальше. Нет-нет да обнаруживалось в потомках Саввы по мужской линии. Вот и во мне проявилось. Побольше остальных мне повезло: могу я этим управлять и обращаюсь по желанию да рассудок свой, человеческий в зверином обличье сохраняю. А когда в человечьем виде, то обоняние, чутье звериное, не пропадает, остается. Дочка с зятем не знают про все это. Чудаковатым меня считают, да, но про способность – ни сном, ни духом. А вот Аринка в курсе. Оба мы оказались чудными, что уж тут друг от дружки таиться. Вот такие, в общем-то, дела.

– М-да, дела, – эхом повторил Феликс. Немного поразмыслив, он спросил: – Когда превращаешься, голод, ярость звериная захлестывают?

– Не-е-ет! – махнул рукой Никанор. – Какая ярость в мои-то годы! По молодости бывало чудил, не без этого, а сейчас-то куда яриться. Со своим умом да характером остаюсь в шкуре, спокойный я, добрый, можно сказать, если меня не разозлить, конечно.

– А что может тебя спровоцировать?

Старик подумал, пожевал сухими губами и пожал плечами:

– Да что угодно!

– Понятно. Сама доброта.

– Да нет же, говорю, я не злой, ум-разум не теряю…

Слушая его, Феликс смотрел поверх седых кудрей куда-то в стену. Казалось, еще немного, и на идеально гладком беломраморном лбу проступят морщины напряженного размышления. Оборотень в коллективе агентства мог существенно усложнить и без того непростую ситуацию…

– И для своих я не опасен! – Никанор глядел на застывшее лицо Феликса так, словно мысли его силился прочитать. – Ты ведь для своих тоже не опасен? Или опасен?

Очнувшись, Феликс опустил взгляд. Никакой хитрецы с лукавством в глазах Никанора больше не просматривалось, лишь пристальный, изучающий интерес.

– Ладно, – сказал Феликс, – посмотрим, что можно извлечь из твоей способности полезного для общего дела. Но впредь прошу не устраивать никаких фокусов в присутствии посторонних людей, тем более полицейских. Никто не должен знать, даже догадываться о наших возможностях – все сверхчеловеческое только внутри коллектива.