Светлана Галямина - Начало пути (СИ)

Остались в живых только Миэл и еще трое его людей. Теперь атаман исчезнувшей шайки выглядел совсем по-другому. Вся спесь и наглость с него сошли, и он откровенно дрожал от испуга, не стесняясь своих людей. Да ему и не было дела сейчас до того, что думают о нем его люди. Он способен был думать только о своей почти пропавшей жизни и больше ни о чем. Впрочем, остальные трое находились в том же положении, со злобой и страхом глядя на своих победителей, и друг на друга, может быть думая, какая нелегкая занесла их в эту несчастливую компанию. Все четверо были ранены, и чтобы они не истекли кровью до казни, Дэлия взялась за перевязку. А Эдвин в это время, как всегда, лечил своих израненных друзей. У него самого были две относительно легкие, но болезненные резаные раны в бедро и руку. Знахарка перевязала и его, и после этого начался суд. К бандитам подошла еще одна девушка в плаще с седыми, закрывающими лицо волосами, встала перед Миэлом и неожиданно для пленников сбросила с себя одежду, под которой на ней ничего не оказалось, зато стали хорошо видны покрывающие ее кожу трупные пятна, и одновременно откинула назад волосы. И Миэл, взглянув на девушку, резко и очень сильно побледнел и с громким вскриком отшатнулся.

— В….жу, ты м…ня узн….л! Эт я — Ди….на. Пом…ншь, как ты уб…л Эв…на, а п…том м…ня? Теп…рь ты тож ум….ршь, как мы!

И Миэл не выдержал и, повалившись перед своей обвинительницей на колени, взвыл:

— Нее…э….эт! Ты же мёртвая, откуда ты здесь взялась?! Пощади! Не убивай!

— А ты по…щ…дил м…его бр….та, м…ня и на….шх л…дей?! Нет! И т…бе пощ…ды не б…дет уби….ца!!!

— Итак, обвинение было произнесено. Кто-нибудь хочет сказать что-нибудь в защиту обвиняемого? — спросил Эдвин, выходя вперед.

Миэл с надеждой посмотрел на своих людей, но те старательно отводили взгляды, пытаясь стать, как можно незаметней. Может о них позабудут, может ещё пронесет! Это в ватаге, все вместе, они были смелы. А сейчас каждый был только за себя. И Миэл понял, что его предали, что рассчитывать и полагаться на этих людей не стоит, и что теперь это бывшие его люди. Впрочем, этого от них и следовало ожидать. Да он и сам такой. И ему придется бороться за себя самому, в одиночку, раз его враги устроили тут фарс с судом. Он сам на такую ерунду не разменивался, просто убил и все. Хотя он тоже кое-что сказал перед этим Эвену. Но раз здесь имеется суд, то надо этим сполна воспользоваться, авось удастся выскользнуть из рук этого дурачья. Они ведь честными себя мнят, вот и посмотрим, насколько они честны!. Разве такие на свете еще есть?! Миэл приободрился, и с возвращающейся неистребимой нагловатостью спросил:

— И что здесь намечается настоящий суд, а не судилище?

— Да, — лаконично ответил Эдвин, — мы в отличие от вас не убийцы. У вас есть, что сказать в свою защиту?

— А как же! Найдем. Так значит, если это суд, а не видимость суда, то скажите мне: а на каком основании вы меня судите? Вы разве имеете на это право? Самое большее, что вы можете сделать, это связать меня и отвезти к настоящему судье. А там, как вы докажете, что я убийца, что это не наветы, не наговоры или сведение счетов? Привезете трупы Эвена и его людей? Или быть может, наоборот, привезете в Долину мертвых судью? Ха, ха, так он и поедет! А если даже вы что-нибудь из этого сделаете, то как докажете, что это сделал именно я, а не кто-то другой, да хотя бы они? — и Миэл кивнул головой в сторону своих бывших товарищей, а потом победно оглядел всех здесь собравшихся, уверенный в неопровержимости и неотразимости своих доводов. После этого указал пальцем на Диану и спросил, — или может быть вы представите в качестве доказательства и свидетельства эту дохлятину? Так она скоро и двух слов связать не сумеет, да и соображать перестанет, только и сможет, что мычать.

Эдвин молча, переглянулся с друзьями, в первое мгновение не зная, что на это ответить. А ребята были изрядно обескуражены, не ожидая от этого жестокого убийцы такой прыти и ума. Впрочем, на его месте любой бы изворачивался ужом, стараясь избежать смерти. Неужели, ему удастся вывернуться? Может зря они затеяли этот суд? Ведь если он, в самом деле, настоящий, а не представление бродячих актеров, а таким суд и был, то у этого подонка с его аргументами, есть все шансы остаться живым. Может, стоило просто убить его? Но нет, так можно незаметно опустится на такой же уровень, и стать такой же сволочью. Как говорил Лоран Эдвину, нельзя отказываться от своих принципов, тем более, если они правильные! А убивать безоружного врага недопустимо, он теперь пленный. Эх, жаль мерзавец не погиб в бою. Насколько все было бы проще. И все с надеждой посмотрели на своего такого еще юного, и такого умного предводителя. Может ему в голову придет что-нибудь такое, что сможет опровергнуть слова негодяя. И, похоже, пришло! Эдвин решил бить врага его же оружием. И для этого надо было кое-что узнать:

— Почему вы решили, что мы не имеем право судить вас? Ведь вы же ничего о нас не знаете.

— Да хотя бы потому, что я не подданный императора! Я приехал сюда из Леорнии. А вы простые путешественники.

Эдвин улыбнулся. Рыбка сама проглотила наживку, остается только подсечь!

— А вот тут вы ошибаетесь. Мы путешественники, но не простые. Открою вам одну тайну. Не хотелось бы, но придется. Перед вами сударь его высочество наследный принц Леорнии, герцог Таринский, граф Авенский, и прочая, и прочая Эдвин Орлис! — И принц иронично, но по всем правилам этикета, выученным в свое время на зубок, подчиняясь строгому учителю придворных манер, поклонился. — И как член королевского дома и первый наследник короны могу судить и, следовательно, карать и миловать любого своего подданного.

Миэл второй раз за непродолжительное время побледнел и вскричал:

— Не может быть, вы врете! — но на самом деле сразу поверил словам юноши, слишком уж уверенно, спокойно и торжественно прозвучала эта тирада! И он горестно подумал о том, что какой же он дурак, зачем он признался в том, что он леорниец! Сам вложил в руки врага возможность засудить себя и казнить. Но может быть еще не поздно все переиграть? Ведь никто не знает, откуда он действительно приехал в Долину. Этим должно воспользоваться!

А Эдвин меж тем сказал, опровергая слова обвиняемого:

— Ну что вы! Разве такими вещами шутят? Может быть, вам неизвестно о том, что по закону Леорнии самозванство приравнивается к государственной измене и карается смертной казнью, так же, как и любое другое преступление против короны! Неужели вы думаете, что я, желая обвинить вас, совершил бы подобное преступление, да еще при свидетелях? Вы считаете меня таким глупцом? — Но Эдвин действительно, если бы не был принцем, не стал бы сочинять такое, даже ради того, чтобы покарать преступника, который и не скрывал что он убийца, просто изворачивался. Не стал бы, разумеется, не потому, что он боялся того, что кто-то из друзей заложит его. Ему такое даже в голову бы не пришло. Просто ему глубоко претила любая ложь, даже ради благой цели. Он был слишком искренним для этого. Он считал, что умный человек найдёт выход из любого тупика, не опускаясь до лжи. И, даже ложь во спасение он не принимал. Очень чуткий от природы, он умел так тактично и деликатно сказать кому-либо правду, что не ранил ею человека.