Илья Аведин - Злобный леший, выйди вон! [CИ]

Тут мужики принялись выяснять, кто же первый увидел телегу, сошедшую с дороги. Каждый считал, что эта честь принадлежит ему. Спор прервал визг Пробки.

- Тихо все!

Мужики обернулись.

- Надо бы обогреть купца, смотрите, как околел. Давайте-ка заведем его внутрь, а там и поглядим, кто и что первый увидел.

Мужики закивали головами, помогли купцу спуститься и повели внутрь, поближе к огню. Пробка подошел к Фарсину и сказал:

- Ты же понимаешь, что это из-за меня нашелся купец, да? Мужики могут спорить, сколько угодно, но мы-то знаем, кто виновник находки.

- Иди уже в дом.

- А ты?

- Я тут управлюсь.

- Тебе, быть может, помочь?

- Иди, я сказал.

Как только Пробка ушел, Фарсин отвел лошадей в конюшню, поставил перед ними сена и вернулся обратно в дом, чтобы узнать, что стряслось с купцом. Не успела входная дверь за ним закрыться, как низкая, тощая тень выскользнула на улицу и, воровато озираясь, прокралась к телеге.

- Я все-таки должен снять первую пробу, а как же иначе? Это ведь благодаря мне, нашлась телега, а как же, – рассуждал Пробка.

Он едва не поскользнулся на ледяной винной корке, что блестела на деревянном полу.

- Ай-ай-ай, сколько добра пролилось. Ну, ничего. Сколько доехало и на том спасибо.

Пробка достал из под выцветшего армяка видавшую виды кружку, и протер для виду. К слову, кружку эту, он ласково называл «Рученька моя».

- Ну что, Рученька, в какую первую заглянем? Я тоже, думаю, что в ту, что побольше. А ну-ка!

Он облизал обветренные губы и потянулся к самой крупной бочке. Не успел он ее коснуться, как крышка вылетела и из бочки показалась лохматая голова.

- Ой, – крикнул он, упав назад. – Вы кто такой?

- Я?

- Ясно, что вы! Я вот паломник Пробка, по праву первого нашедшего хотел вина испробовать, а тут уже кто-то есть в бочке.

- А я это…

- Ты винный бес? – испугано спросил, паломник.

- А? Да. Бес и есть.

- Брешешь! Винные бесы в погребах живут! Это я точно знаю, ни раз я с ними встречался.

- Так я же в новый погреб еду. Вот и забрался сюда.

- Ох и брешешь, дорогой мой. Винный бес существо семейное. Без своего выводка никуда не пойдет.

- А ты открой другие бочки, дражайший.

Пробка покосился на существо, сидящее в большой бочке, и приоткрыл крышку той, что поменьше. Из бочки на него смотрели два маленьких глаза из-под слипшихся темных волос.

- А! – закричал он. – Еще бесы!

Три оставшиеся бочки зашевелились, но лишь у одной из них вылетела крышка, и на свет явилось еще одно существо.

- Приехали что ли, в погреб-то? – спросил Еремей, услышавший про бесов, и решивший подыграть брату.

- Еще нет, как видишь, стоим на постоялом дворе.

- Эй, мужик, а погреба у вас есть тут? – обратился Еремей к паломнику. – А то, глядишь, и тут останемся.

- Как, тут останетесь?

- А вот так. Чего нам мотаться все по селам, да по деревням. Можно же и на постоялом дворе осесть. Как считаешь?

- Верно, говоришь брат.

- Брат? Так у бесов и браться есть?

- А как же, – подтвердил Еремей.

- Вон в той бочке, сын мой едет. Дочку ты мою уже увидел. Жена моя вот тут вот, - постучал он по соседней бочке, - под боком у меня.

- Так, стало быть… - медлил с решением Пробка, словно все еще не мог поверить, что перед ним настоящие бесы. – Вы взаправдашние бесы? То есть, без дураков, самые настоящие бесы?

- Ага, смотри, сейчас моя младшая тебе клыки покажет. Доча! – крикнул он.

Бочка, в которой сидела дочь Гаврила, задрожала и из нее показалась маленькая чумазая мордочка; в глазах девочки отражался крохотный огонек, что мерцал в окне постоялого двора.

- Не надо клыков! – закричал Пробка и попятился назад. У самого кря он оступился и повалился вниз, задев головой, лежащее на земле ведро.

- Он там жив? – спросил Гаврила.

- Пар изо рта идет, - ответил Еремей.

- Значит жив.

- Вытаскивай своих, пока нас никто не видит, а я приведу лошадей.

- Посмотри других, а то на прежних далеко не уедем. Устали бедняги, по снегу-то.

- Посмотрю.

Скоро Еремей вернулся, ведя трех свежих лошадей, из тех, что уже стояли в конюшне до их приезда. Вся семья уже сидела возле бочек и ждала отправления.

- У маленькой пальцы отмерзли, гляди, - показал Гаврил.

- Это плохо. Очень плохо. Надо быстрее добраться до Лысовки, там будет лекарь.

- Откуда ты знаешь? Может там нет и трети того, что рассказывают.

- А я верю, что есть. Вперед! – скомандовал он, и телега понеслась прочь.

Когда мужики вышли наружу, то обнаружили Пробку, лежащего среди пустого двора, припорошенного снегом. Следов не осталось - снег все спрятал. Когда несчастного привели в себя, он клялся, что телегу увели винные бесы, но ему никто не поверил, к тому же во всем Тридевятом Царстве о винных бесах слышали лишь те, кто напивался до умопомрачения в погребах. Мужики решили, что проезжавшие мимо разбойники увели телегу, а заодно дали по голове Пробке, чтобы тот не болтал лишнего. Так купец остался без телеги, Фарсин без вина, а паломник Пробка без желания заглядывать в винные бочки.

***

Лошади раскидывали в обе стороны клочья белой пены. Холодный месяц, окруженный ожерельем звезд, освещал дорогу. Среди туманных холмов, на которых ветер кружил снег в призрачном танце, показался одинокий огонь. К нему братья и взяли путь.

- Похоже на костер, - сказал Гаврил.

Еремей выдохнул теплым воздухом на свои руки, похлопал по щекам и вгляделся вдаль.

- Да, нет. Из окошка свет. Хата чья-то.

- Скоро увидим.

Тусклый свет в единственном, не покрытым морозным узором окне, поманил их словно мотыльков. Окно то располагалось на первом этаже добротной и просторной, по-простому сделанной, сосновой избы. С треугольной крыши ее свисали надутые зимними ветрами шапки, больше похожие на большие носы. Двор избы был кое-как огорожен простеньким забором, через щели в котором не пролез бы только добротный господин. Из-за избы выглядывала на дорогу совсем небольшая конюшня.

- Надо спросить дорогу.

- Лучше бы нам не показываться, - сказал Гаврил, оглядываясь.

- Мы почти в слепую едем. Дороги нет. Места знакомые мы покинули. Надо испросить. Вы сидите здесь, а я схожу. Может для дочки твоей найду одежду потеплее.

- Доброй ночи, - сказал с порога Еремей.

Следом за ним в небольшую комнату, отделенную от другой такой же дощатой стеной, ворвался неожиданный, как удар хлыста, и кусачий, как дворовый пес, зимний ветер. Последняя свеча в лампе жалобно изогнулась, но выдержала натиск. Чья-то шуба едва не повалилась с крючка, прибитого возле входа.

Хозяин, дремавший на своей руке, что-то пробурчал в ответ, не открывая глаз.

- Целовальник, а скажи-ка мне, пожалуйста, Лысовка то, в той стороне аль как? – указал он рукой, полагая, что в той стороне находится искомая деревня.