Ирина Шевченко - Демоны ее прошлого

…все беды и разочарования вспомнились в один миг. Все потери и несбывшиеся мечты.

Вокруг стало вдруг тихо и пусто. Молодые люди, недавно сидевшие на лавочках или прогуливавшиеся аллеями, куда-то подевались, точно бежали от необъяснимой беспричинной тоски, наполнившей воздух, практически вытеснив из него запах поздних цветов и увядших листьев. Захотелось последовать примеру студентов и вернуться в зал, туда, где веселые голоса и музыка развеют безрадостное наваждение. Но это желание тут же сменилось другим: не видеть никого, спрятаться, предаться извращенному наслаждению терпкой горечью воспоминаний.

Выросшая прямо перед Оливером беседка, густо оплетенная плющом, как нельзя лучше подходила для таких занятий. Но, войдя внутрь, милорд ректор понял, что опоздал: беседка была уже занята.

— Простите, — извинился он.

— За что? — знакомым женским голосом отозвалась темнота.

— Э-э-э… — Инстинктивно сплетенное заклинание ночного зрения позволило рассмотреть прислонившуюся спиной к стене девушку. — Мисс Мэйнард? Я… не знал, что вы курите.

— Разве это запрещено? — спросила она, выпуская струйку дыма.

Оливер покачал головой. Ему не нравились курящие женщины, но нет, не запрещено. И не его дело, как и чем нынешняя молодежь портит себе здоровье, лишь бы учебе и порядку в академии это не мешало. А ему нужно идти…

Но желания опять поменялись, и он понял, что не хочет уже оставаться в одиночестве.

— Почему вы не в зале? — спросил девушку.

— А вы?

Должно быть, она задала встречный вопрос механически, забыв, что говорит с преподавателем, и он не обязан был отвечать…

— Не люблю праздники. В последнее время не люблю. Особенно этот.

— Чем же он особенный?

— Неприятные воспоминания. Вернее… приятные, но…

Именно с Осеннего бала начался их с Камиллой роман. Они пришли на праздник врозь, недавно назначенный ректор академии и молоденькая преподавательница, а ушли вместе. Сколько лет прошло с того вечера? Почему он вспомнил об этом?

И зачем рассказал?

— Что с ней случилось, с той женщиной?

— Вышла замуж. За моего… секретаря. Сейчас работают оба в Глисетском университете.

Сердце забилось быстрее.

Из-за Камиллы?

Вот уж глупость: столько времени минуло.

Из-за Глисета? Как будто… Но он и бывал-то там всего раз десять.

И все равно захотелось сменить тему.

— На другом Осеннем балу другая девушка пригласила меня на танец и поцеловала… Потом тоже вышла замуж…

Да уж, сменил.

К чему вообще этот разговор?

Наверное, к тому, что ему категорически запрещено начинать отношения с женщинами с Осеннего бала.

— Хотите выпить? — предложил Оливер.

— Не откажусь.

— Вина? Или что-нибудь покрепче?

Следовало задуматься, отчего он вдруг решил напиться, да еще и в компании собственной студентки. И он задумался. Но, как ни странно, не увидел ничего необычного и неправильного ни в своем предложении, ни в ее согласии.

Солнце уже взошло. Пробивалось сквозь неплотно задернутые шторы, светило в глаза.

Оливер давно бы поднялся, хотя бы затем, чтобы поправить занавески… если бы не рука. Тонкая женская рука, лежащая по-хозяйски на его груди. Легкая, практически невесомая, она тем не менее уже четверть часа не давала ему встать с постели, даже оставаясь неподвижной. А когда длинные пальчики с острыми ноготками вдруг шевелились под слышащееся справа сонное бормотание, поглаживали с бессознательной лаской и вновь замирали, милорд Райхон с силой зажмуривался и, стиснув зубы, задерживал на несколько секунд дыхание.

Хотел бы он сказать, что виной всему выпивка, что он не отдавал себе отчета в том, что делает, и вообще не помнит ничего из случившегося ночью, но, увы, помнил. И чем дольше вспоминал, тем неуютнее было лежать.

В конце концов он не выдержал: придержал белую, словно из гипса вылепленную кисть и, медленно отодвигаясь к краю, сполз с кровати. Подобрал с ковра свои брюки и, тихо ступая по глубокому ворсу, дошел до ванной.

Успокоиться. Для начала — успокоиться.

Созерцание обнаженного женского тела не способствовало выполнению поставленной цели, но Оливер тем не менее простоял еще с минуту в дверях, прежде чем запереться в ванной. Открыл воду, умылся, пригладил мокрой ладонью волосы и лишь затем рискнул посмотреться в висевшее над раковиной зеркало.

Не так все и плохо.

Если причесаться.

Побриться.

Рубашку надеть, спрятав расцарапанные плечи и кровоподтек с едва заметными следами зубов, алевший над ключицей.

Момент, когда он разжился этим «украшением», вспомнился вдруг остро и ярко, заставив снова скрипеть зубами…

О чем он только думал, когда предлагал ей выпить?

Почему она согласилась?

Что-нибудь покрепче… Пришло же в голову!

Но пили ведь.

Сначала в беседке. Потом он спохватился, что кто-нибудь может увидеть. Открыть портал в собственную гостиную показалось хорошей идеей. А она снова не возражала.

Сидела в его любимом кресле, сбросив туфли и поджав под себя ноги. Глотала, не морщась, неразбавленный джин и слушала всю ту чушь, что он нес.

Курила, стряхивая пепел в круглую бронзовую пепельницу — он сам не помнил, откуда эта пепельница взялась в его доме, — потом доставала из сумочки коробочку с мятными пастилками.

Пастилки запивала джином.

По одной отщипывала изумрудные ягодки от большой виноградной грозди, катала между пальцами и отправляла в рот. Раскусывала, чуть жмурясь. Губами снимала с пальцев капельки сладкого сока…

Все, что было после, иначе, чем сумасшествием, и назвать нельзя, но искренне сожалеть о случившемся не получалось.

Хотя, наверное, стоило бы.

Нелл разбудило приглушенное журчание воды. Первым побуждением было укрыться с головой и спать дальше. Но одеяла под рукой не оказалось. Зато внезапно выяснилось, что кровать намного шире и мягче той, к которой она привыкла за месяц в общежитии, простыни тонкие и гладкие, а наволочка пахнет не дешевым мылом, а лавандой и розмарином… мужским одеколоном, табачным дымом, въевшимся в ее волосы, влажной разгоряченной кожей…

— О нет, — простонала Нелл, открыв глаза и оглядевшись.

Убедившись, что в комнате никого, кроме нее, нет, а вода шумит за узкой дверцей и, если повезет, шуметь будет еще долго, Нелл вскочила с постели и принялась лихорадочно собирать с пола и кресел свои вещи.

Боги, за что?

Почему это не оказалось лишь сном? Очень неплохой получился бы сон. Можно было бы даже вспоминать иногда…

Она натянула сорочку. Нашла оба чулка, но только одну подвязку. Несколько крючков на корсете были вырваны с мясом, но хорошо хоть шнуровка не распущена. Сложно представить, как она заправляла бы ее сейчас дрожащими пальцами…