Александр Мазин - Мертвое Небо

Пока он говорил, Рудж думал совсем о другом. Не то чтобы он не верил в предчувствия друга, но… ему не хотелось верить. Впрочем, главное из сказанного кормчий понял.

– Значит, ты остаешься?

– Да.

– Вот и хорошо.

Светлорожденный кивнул и направился к двери. Все уже сказано.

– Данил! – окликнул его кормчий. Пожалуй, в первый раз он назвал друга просто по имени.– Данил! Я подумал, если ты не сможешь нас вытащить… Уходи! Обещаешь?

Данил застыл на мгновение, потом улыбнулся, холодно, одними губами:

– Посмотрим.

– А по вечерам на всех набережных Орэлеи горят желтые фонари. А в последний день Праздника Морской богини устраивают фейерверк и маги рисуют на ночном небе, словно художник на черном шелке!

– Сказка…– прошептала Ниминоа.

Пальцы ее перебирали рыжие волоски на груди кормчего.

– Скажи, а море, оно теплое?

– Как ты! – Рудж приподнялся на локте и поцеловал девушку.– Тебе не больно?

– Нет. Ты такой ласковый! Неужели я знаю тебя только два дня?

Рудж тихо рассмеялся.

– У нас еще много дней. Вместе и порознь. Я буду уходить в море и возвращаться. Мы будем пить друг друга крохотными глотками, как то орэлейское, которым угощал нас твой отец. Я привезу тебе подарки со всех земель Мира, а ты подаришь мне трех сыновей и одну дочь. Такую же прекрасную, как ты!

– Рудж,– Ниминоа уткнулась ему в шею.– Я не верю, Рудж.

– Так будет, малышка, клянусь сердцем Богини!

Спустя четверть часа девушка уснула, и Рудж вышел из спальни. В гостиной он обнаружил Данила. Светлорожденный дремал в кресле. Меч, вынутый из ножен, лежал рядом на столе. Рудж ощутил укор совести: пока он вкушает из чаши любви, друг охраняет их жизни. Кормчий старался ступать бесшумно, но Данил услышал, открыл глаза.

– Все спокойно? – спросил моряк.

Светлорожденный еле заметно пожал плечами.

– Знаешь, Данил,– Рудж опустился в соседнее кресло, вытянул ноги, вздохнул.– Кажется, я счастлив!

– Еще один звук – и я сверну тебе шею! – прошипел Дорманож прямо в ухо оплошавшего солдата.

Тот отшатнулся в ужасе, но Брат-Хранитель уже забыл о нем, повернулся к Опосу:

– Готово?

– Расставлены в две цепи,– отозвался монах.– Псари с собаками – в соседних домах.

– Сети?

– Все как ты сказал.

– Арбалетчики?

– Предупредил каждого: кто выстрелит раньше, чем ты прикажешь,– потеряет уши и правую руку! – Опос ухмыльнулся.

– Таран?

– Порядок. Дверь хлипкая, с удара вылетит.

– Первыми – монахи, затем – солдаты.

– Брат Хар обижается, что не пустил в первую четверку.

– Ничего! Рана делает его медлительным.

– Мы возьмем имперцев теплыми! – заявил Опос.– Не сомневайся.

– Твои слова – да в уши Величайшего! – отозвался Дорманож.

– Иди приляг,– предложил Рудж.– Устал ведь. Я посторожу.

Данил действительно устал. Не только физически. Больше – от невозможности найти верное решение. И действовать. В голове муть, в глазах песок, в сердце – морось.

Светлорожденный улегся на постель как был, не раздеваясь, в кольчуге, закрыл глаза… И сразу увидел сосредоточенное прекрасное лицо Ниминоа. Ум Данила был пуст. Поэтому отчетливо осозналось: видение пришло не просто так, а чтобы согреть сердце. И согрело. И сразу же, с отчетливостью соединились две картинки: зеленые призрачные капельки на тонких пальцах и – белые осколки светильника, вспыхнувшее пламя… угасшее чуть раньше, чем Данил набросил ковер. Сон сразу пропал. Не потому, что у дочери Гривуша оказался волшебный дар. Когда ум пуст – приходит знание. Нужное воину знание. Так его учили. Так и есть.

Снаружи, на улице, залаяла собака. Нехороший лай, подсказала Данилу интуиция. Почему?

Уже натягивая сапоги, понял – почему. Лаял боевой пес. Проклятье!

И тут же страшный треск сотряс дом.

Грохнуло с такой силой, что Рудж подскочил от неожиданности и сразу схватился за меч. Вышибают дверь. Проклятье! Кормчий выскочил в коридор… и едва не оглох от второго удара. Входная дверь треснула пополам, петли вывернулись из стен, и обе створки рухнули внутрь в клубах известковой пыли. И с улицы хлынула толпа врагов. Руджу сразу стало тесно. Со всех сторон – обнаженные клинки.

«Кранты»,– подумал кормчий.

Но не сдался, взмахнул мечом…

Три монаха, соединив клинки, приняли удар моряка, отбросили его назад, а сами отступили. Рудж снова ринулся вперед – и ловчая сеть подсекла колени. Вторая упала сверху. Кормчий упал. Монахи, перепрыгивая через него, вбегали в дом. Руджа вздернули в воздух, отобрали меч, вывернули и скрутили руки. Затем кто-то милосердно стукнул кормчего по затылку, избавив от необходимости думать: что сейчас произойдет там, в доме.

Второй удар, треск – Данил, уже готовый выскочить из спальни, остановился. Лязг клинков, отчаянный, яростный крик Руджа.

Светлорожденный, впервые за сегодняшний длинный день, почувствовал себя в своей тарелке. Сомнений больше не было. И выбора тоже. Совершенно хладнокровный, он отошел от двери, отложил меч, снял с запястья и спрятал в карман черный браслет с посланием. Чтоб не разбили капсулу случайным ударом. Вместо черного браслета надел шипастый боевой.

По коридору пробухали сапоги. Данил дал захватчикам полминуты – пусть набьется побольше народа, пусть уверятся в собственной силе – и распахнул дверь. Ого! Как его уважают! В коридоре одних только монахов – не меньше дюжины. А солдат – вчетверо больше. Вот и отлично. Бесшумно, словно кугурр из засады, Данил обрушился на врага. Раз – монах, два – монах, три – монах. Коричневым привилегия – первыми отведать вагарского клинка. Подвернувшийся под руку солдат истошно завопил – шип боевого браслета располосовал ему лоб. Завопил, пырнул копьем наугад, поскольку кровь уже залила глаза,– и прободил живот собственного товарища.

Проскочившие вперед четверо монахов разом повернулись. Но не бросились со всех ног в свалку, а двинулись медленно, перекрыв всю ширину коридора. Вдруг дверь по правую руку распахнулась и в коридор вывалился человек. Слуга Гривуша. Ближайший из монахов, мгновенно опознав соотечественника, кольнул мечом, и человек упал. С северянином так просто не справиться.

Данил в считанные мгновения положил дюжину врагов, и солдаты, сообразив, чем пахнет,– отступили, выжидая. Монахов среди них не осталось. Светлорожденный перебил всех. Кроме четверых за спиной. А эти явно намеревались драться. Данил оказался между двух огней. Но это и к лучшему – никто не станет стрелять. За четырьмя коридор пуст.

Данил развернулся к неторопливой четверке. Позади кто-то дернулся. Светлорожденный, не оборачиваясь, махнул мечом, перебросив за спиной из руки в руку. Проворный солдат взвизгнул – клинок задел его – и отскочил. Так-то лучше. Полшага назад – обманка – и бросок вперед. Вниз, на колено – хуридитский меч свистнул над головой, с лязгом вышиб кусок штукатурки. А хозяин его повалился на пол. Клинок Данила разрубил ему икру. Светлорожденный присел на ногу, развернулся стремительно, второй ногой подшиб ближнего монаха. Хуридит опрокинулся на спину. Данил резко распрямился, столкнулся грудь в грудь с третьим. Тот изловчился, поймал руку светлорожденного. Здоровый бугай. Данил и не подумал вырываться. Просто ткнул браслетом в яростную рожу. Когда стальной шип вошел в глаз монаха, тот немедленно отпустил светлорожденного. И Данил тут же избавил хуридита от мучений. Выбросив ногу назад, он вышиб каблуком зубы четвертому монаху и добил врага раньше, чем тот выплюнул осколки. И – в ближайшую дверь. Пока не начали стрелять.