Мари Бреннан - Естественная история драконов. Мемуары леди Трент. Тропик Змеев [litres с оптимизированной обложкой]

Вот один из примеров: когда мы пришли на стоянку мулинцев – часах в двух ходу от нашей поляны, я ожидала, что нас отведут к некоему вождю, или старосте, или еще кому-нибудь в этом роде. Чтобы понять, насколько ошибочны были эти ожидания, потребовался не один день. За мудрым советом их народ обращается к старикам, за суждениями во времена конфликтов – к молодежи (этот обычай очень удивляет меня и по сей день, поскольку основан на совершенно чуждом мне мировоззрении), но ни единоличного правителя, ни даже официального совета у них нет.

Да и быть не может. О каком совете может идти речь, если сегодня в общине восемь «старейшин», а завтра – только шесть: двое ушли пожить на другой стоянке? Отсюда и странность оказанного нам приема: членство в общине никак не формализовано, в отличие от принадлежности к байембийскому роду. Член общины – тот, кто ест и спит рядом с остальными и вносит вклад в их работу. Как только он уйдет со стоянки – а это случается очень часто: одни уходят, на смену им являются другие, – его членство в общине завершится до следующего появления.

Отсюда и наше недоумение по поводу приветствий Фаджа Раванго. Натчекаву и Эгуамиче были его «братьями», будучи мужчинами одного с ним поколения, не более того. Нет, утверждения, будто у мулинцев нет понятия «семья», неверны: они признают, что некоторые люди – дети одних и тех же родителей, и родственники часто работают сообща, когда живут в одной общине. Но все члены общины одной возрастной группы – братья и сестры, а те, кто старше – отцы и матери, а те, кто еще старше – старейшины. Приветствуя Натчекаву и Эгуамиче как братьев, Фадж Раванго заявил о своем праве присоединиться к их общине и привести с собой нас.

Этого было довольно, чтобы нас, образно выражаясь, пустили на порог. Все, кто в данный момент принадлежал к общине – общим счетом человек пятьдесят, – собрались на открытом месте посреди стоянки, и Кисамилева с Валакпарой, те самые подростки, что привели нас, объяснили им, кто мы и с чем пришли. Мы раздали железные ножи, кое-что еще, и через Фаджа Раванго заверили собравшихся, что не возражаем против участия в общих работах. Затем нас на некоторое время прогнали к краю стоянки, а Фаджа Раванго принялись расспрашивать дальше. Это заставило нас понервничать по двум причинам: во-первых, нас встревожил пристальный осмотр, которому подвергся наш проводник, а во-вторых – собственная неспособность ответить на не прекращавшиеся все это время вопросы: наш мулинский был просто ужасен.

Не могу подробно объяснить, отчего община в тот день решила принять нас, и даже не припомню, кто кому что сказал. В то время все они, кроме пятерки наших провожатых, были нам незнакомы, и даже этих пятерых я понимала лишь урывками. Я в самом деле чувствовала себя так, точно получила серьезную травму головы и совершенно перестала понимать, что происходит вокруг. Конечно, не последнюю роль в этом сыграло общее любопытство: бледнолицые антиопейцы для мулинцев были в новинку. Но были для этого и более глубокие причины, и их я до сих пор не могу понять до конца. Решение было принято, и мулинцы хмурились, видя наши сомнения: сомнения могли нарушить гармонию, созданную их общим согласием, а гармония у них ценится весьма и весьма высоко.

Скажу одно: нам позволили вытоптать себе клочок леса – не на самой стоянке, но рядом, на поляне, где играли их дети. Вместо временных шалашей из веток и листьев, какие строят мулинцы, мы поставили в этом месте палатки, сложили между ними припасы и снаряжение, а несколько ящиков приспособили под столы и сиденья. Посовещавшись с Фаджем Раванго, мулинцы забили ослов, на которых мы привезли из Атуйема свои пожитки (лошадей пришлось оставить в ближайшей деревне). Оба ослика отличались нравом смирным и добродушным, и мне было их искренне жаль, но, как справедливо рассудил мистер Уикер, в противном случае мы, проснувшись однажды утром, обнаружили бы вместо них лишь лужу крови, так пусть лучше их мясо достанется нашим хозяевам, чем какому-нибудь ночному хищнику.

Спорить с этим было трудно, однако я никак не могла отделаться от мысли, что эти бедные животные – последнее связующее звено между нами и миром за пределами Зеленого Ада. Их гибель означала, что с пути уже не свернуть, куда бы он ни вел – к добру или к худу.

Если мы хотели успешно выполнить задание Анкуматы, приступать к этому немедля было нельзя.

Нельзя было даже приступить к исследованиям более широкого плана: начни мы с места в карьер шататься по джунглям в поисках болотных змеев, мулинцы сочли бы нас антиобщественными безумцами, ставящими свои непонятные прихоти выше благополучия общины. В лучшем случае нас отчитали бы за неуважение к окружающим, в худшем могли бы и бросить, разрешив неустранимый конфликт в своей обычной манере – то есть попросту уйдя от него. А такие мелкие группы, как наша, в болотах не выживают, даже при наличии ружей. Посему первым делом нам следовало доказать свою способность приносить пользу общине.

К счастью, это было вполне совместимо с исследовательской работой. На следующее утро после прибытия нас разбудил оглушительный треск цикад и прочих насекомых, а вскоре после этого к нам пришел Фадж Раванго.

– Сегодня охота, – сказал он, кивнув в сторону мистера Уикера. – Они ждут, что ты пойдешь и поможешь управляться с сетями.

– А мы с Натали? – спросила я.

В ответ он пожал плечами.

– Здесь, с детьми. Или – шуметь, загонять дичь в сети. Вам скажут.

В то утро эти два дела мало чем отличались одно от другого: дети дивились всему, от моих волос до одежды, и были рады возможности изучать меня. Но я, конечно же, предпочла изучать болота, и потому мы пришли к компромиссу: Натали осталась на стоянке, а я отправилась принять посильное участие в охоте.

Это повлекло за собой проход мимо, как я узнала позже, священного охотничьего костра, пахучий дым коего – почти такой же зловонный, как дуновение болотного змея – должен был коснуться всех, участвовавших в этом деле, а затем – блуждания по головоломному лабиринту естественной природной среды Мулина. И мы были еще недалеко от границы болот, где местность по большей части сухая – продвинувшись дальше вглубь, невозможно пройти и десяти футов без того, чтобы не пересечь какой-нибудь водоем. Здесь же, чтобы добраться до местности, выбранной в тот день для охоты, пришлось перейти вброд всего два нешироких ручья.

Все выглядело так, как и говорил Фадж Раванго. Мужчины (а среди них и мистер Уикер) растянули сети между деревьями широкой дугой, после чего женщины (а среди них и я) принялись стучать палками и орать во всю глотку, пугая дичь и загоняя ее в сети. Тут-то я и увидела всех тех животных, которых раньше лишь слышала – древесных даманов, крошечных мартышек, изящных маленьких дукеров. При приближении более крупных животных сети сдвигали в сторону, чтобы пропустить их: мулинцы охотятся и на крупную дичь, но не теми способами, к какому прибегли в тот день. Мелкую же дичь, как только она попадала в сети, забивали дубинками или закалывали копьями из палок, обожженных на огне.