Эми Хармон - Птица и меч

— Ни одного сына, Корвин? — спокойно спросил король Дейна.

Мой муж смущенно покачал головой, будто стыдясь этого факта, и я почувствовала, как меня охватывает ярость.

— А я, как видишь, показываю сыну его королевство. Однажды он унаследует все это. — И Золтев широким жестом обвел донжон, [1] Донжон — главная башня замка, расположенная внутри крепостных стен. горы и людей, преклонивших перед ним колени, будто ему принадлежало даже небо над нашими головами и воздух, которым мы дышим.

— Принц Тирас! Позволь своему народу взглянуть на тебя. — Король развернулся в седле и сделал приглашающий знак рукой.

Королевская стража расступилась, освобождая проход для мальчика на огромном черном жеребце. Наследник иноходью приблизился к отцу и остановился рядом с ним. Паренек был тощим и угловатым — сплошь локти, плечи, ступни и коленки, настоящая жертва подросткового скачка роста. Волосы и глаза мальчика были темными, почти черными, как шкура сопящего под ним скакуна, а вот кожа светилась теплотой, будто золото Пряхи. Его мать, покойная королева, происходила родом не из Джеру, а из южного королевства, жители которого славились смуглостью и умением обращаться с мечом. Принц держался в седле вполне уверенно, но стража все равно окружала его свободным кольцом, готовая в любую минуту кинуться на защиту наследника трона. Я не заметила у него на груди королевского креста, да и зеленая попона его жеребца ничем не отличалась от тех, что украшали лошади конвоя; вероятно, это было сделано для его безопасности. Сын непопулярного в народе короля — или популярного, здесь разница небольшая, — можно ли придумать лучшую мишень для похищения и мести?

Я снова присела в глубоком реверансе. На этот раз Ларк не последовала моему примеру, а бросилась к черному коню и протянула пальчики к его гриве — бесстрашная, как и всегда. Рядом с огромным жеребцом она казалась детенышем фэйри. Принц соскользнул со своей живой горы и протянул Ларк раскрытую в приветствии ладонь, представляя ее своему коню. Та засмеялась, вложив свою миниатюрную ручку в его, и мальчик тоже улыбнулся, когда она мельком поцеловала костяшки его пальцев. Мне показалось, будто дочь при этом что-то шепнула, и я торопливо шагнула к ней, чтобы увести, охваченная внезапным страхом. Неужто она решила вручить принцу один из своих невинных даров? Но никто не смотрел ни на нее, ни на Тираса.

Судорожный вздох вырвался из двух десятков ртов. Я подняла глаза: над нашими головами плясала белая марионетка. В течение одного удара сердца во дворе стояла полная тишина — и люди, и животные молча глазели на куклу, которая трепыхалась в воздухе, будто чудной голубь. Точно ребенок, ищущий материнского тепла, лоскутный человечек вернулся к своей создательнице.

— Отец, смотри! — послышался звонкий голос Тираса. Он тоже был зачарован порхающей игрушкой. — Магия!

— Принц кукол полетел за нами, мамочка, — растерянно зашептала Ларк, пытаясь схватить фигурку, которую оживила единственным словом. Лети . Так безобидно. Так невинно. Так смертоносно.

Я поймала куклу и сунула ее за спину, где теперь спряталась и Ларк. Я чувствовала, как она отчаянно цепляется за мою юбку, но предпочла не привлекать к дочери излишнего внимания.

— Магия! — прошипели солдаты короля, и хрупкое равновесие момента было нарушено.

Лошади заржали, клинки со звоном покинули ножны. Принц в ужасе пытался успокоить своего скакуна, который еще секунду назад был совершенно невозмутим.

— Ведьма, — выдохнул король. — Ведьма! — заорал он уже в полный голос, вскидывая меч к облакам и словно призывая на свою защиту силы совсем другого рода. Его глаза сверкали, жеребец беспокойно поводил мордой и всхрапывал.

— Покайся, леди Мешара, — прорычал Золтев. — Преклони колени и покайся. Тогда я подарю тебе быструю смерть.

— Если убьешь меня, потеряешь душу, а твоего сына отнимут небеса. — Я метнула взгляд в принца, который испуганно встретился со мной глазами.

— На колени! — снова заорал Золтев, воздух почти звенел от его праведного гнева.

— Ты чудовище, и Джеру еще увидит твое истинное лицо. Я не опущусь на колени перед мясником и не буду каяться перед тем, кто возомнил себя Богом.

Ларк всхлипнула и прижалась губами к куколке.

— Ител , — услышала я ее шепот, и дергающаяся у меня в руке марионетка затихла — в ту же секунду, когда король занес меч для решающего удара.

Кто-то закричал. Крик длился и длился, будто король рассек пополам самое небо и теперь из него лился чистый ужас. Я рухнула на землю, по-прежнему прикрывая свою маленькую девочку и сжимая в кулаке обездвиженную куклу.

Боли не было. Только тяжесть. Тяжесть и непомерная скорбь. Моя дочь останется одна со своим огромным даром. Я больше не смогу ее защищать. Ларк с рыданиями цеплялась за меня, не замечая, что уже вся в крови. Я из последних сил притянула ее к себе, прижалась губами к ее уху и призвала на помощь слова, которые обладали властью над любым живым существом.

— Скрой свои слова, родная, будь отныне как немая. Не карай и не спасай, часа правды ожидай. Дар твой будет запечатан, за семью замками спрятан. Не ищи к нему ключи — выживай, учись, молчи.

Кто-то кричал, умоляя о милосердии. Я затуманенным сознанием поняла, что это Буджуни, который бросился ко мне и теперь пытался прикрыть от второго удара. Но он уже и не потребовался бы.

Корвин опустился передо мной на колени, причитая от ужаса. Я поймала взгляд его потрясенных серых глаз. Нужно придать ему сил… наделить верой — хотя бы для его собственного выживания. Я как могла сосредоточилась на следующих словах. Моя сила иссякала, как и кровь, медленно заливающая булыжники двора.

— Спрячь ее слова, Корвин. Если она умрет… хотя бы поранится, тебя ждет та же самая участь.

Я успела увидеть, как расширились его глаза, прежде чем мои окончательно сомкнулись и мир со всеми его словами погрузился в тишину.

Я НЕ МОГУ ГОВОРИТЬ. Не могу произнести ни звука. Все, что у меня есть, — это мысли и чувства, краски и образы. Они теснятся во мне, не в силах выплеснуться в слова. Но, лишенная своих слов, я могу слышать чужие.

Мир полнится словами. Животные, птицы, деревья, даже трава — каждый наделен речью.

— Жизнь, — ликуют они.

— Воздух, — выдыхают они.

— Жар, — жужжат они.

Птицы взмывают в небо с пронзительным «Летать!», а листья машут им вслед и, разворачиваясь из почек, еле слышно шепчут: «Расти, расти». Я люблю эти слова. Они просты, в них нет ни обмана, ни вторых смыслов. И птицы, и деревья радуются оттого, что они есть. В глубине каждого живого существа пульсирует собственное слово, и я слышу их все до единого. Но сама не могу говорить.