Вальтер Моэрс - Румо, или Чудеса в темноте

— Я Иггдра Силь! — прогундосил зверек. — Помнишь?

— Иггдра Силь? — опешил Румо. — Нурнийский дуб? Здесь, под землей?

— Корни, дорогой мой! — пискнул зверек, кивнув на корни, во множестве свисавшие со стен. — Сейчас ты находишься прямо под Нурнийским лесом, на пару сотен метров глубже того места, где мы познакомились. Я ведь говорил тебе: «Глубоко уходят мои корни». Здесь, внизу, я обычно разговариваю через эльмов.

— Эльмов? — переспросил Румо.

Зверек выпрямился в полный рост и расправил передние лапки.

— Да. Я эльм. Один эльм, много эльмов. Пушистые зверьки с клювами, дальние родственники камнероек. Эльмы — коренные жители подземного мира, к тому же самые многочисленные, не считая насекомых. А ты как попал в это унылое место, мальчик мой? Ты в беде? — Эльм с любопытством уставился на Румо.

— Я… я ищу свою возлюбленную.

— Ралу? С тех самых пор? Ты разве не подарил ей нашу шкатулку? — Эльм подбоченился и с укоризной посмотрел на Румо.

— Ралу похитили, — пояснил Румо. — Пока я ходил в Нурнийский лес. Вот ищу ее теперь.

— Скверно. Похитили. Но кто?

— Это я и пытаюсь узнать. Вот только, боюсь, я заблудился. Тут все кишит нурниями, и повсюду эти кровавые лужи…

— Знаю, знаю, паршивое место. Это кровь павших в Нурнийском лесу — я рассказывал тебе. Проклятые лужи никогда не высохнут! Кровь отравила всю землю. Из нее лезут нурнии и прочая мерзость: щупальца, кровавые пауки.

Эльм отпихнул назойливый листочек.

— Идем! — пискнул он. — Надо убираться отсюда, пока какая-нибудь из этих козявок не завизжала и не позвала мамочку.

— Но если я сдвинусь с места, наступлю на них! — возразил Румо.

— Расчищу тебе путь, — пообещал Иггдра Силь. — В подземном мире эльмы живут, как рыба в воде. На них никто внимания не обращает. Следуй за мной.

Эльм поскакал вперед, расталкивая нурненышей, чтобы Румо мог пройти. Крохотные создания спотыкались и падали, но крика не поднимали.

— Не будь эльмов, подземный мир опустел бы, — продолжал Иггдра Силь, пока эльм разгонял нурненышей. — Они рыхлят землю, чтобы другие могли передвигаться, а еще — поедают разносчиков болезней. Тебе станет не по себе, если я расскажу, что ел на завтрак, мой мальчик. Все здесь уважают эльмов.

Наконец они очутились в тоннеле, где не было ни кровавых луж, ни нурненышей. Эльм остановился.

— Здесь мы в безопасности, — заявил он.

Румо больше не чуял запаха нурний. Сунул меч за пояс.

Эльм клюнул сапог Румо.

— А теперь расскажи толком, — продолжал он, — что приключилось с твоей Ралой?

Румо вздохнул:

— Если коротко: ее и всех моих друзей утащили в город под названием Бел.

Эльм ужаснулся.

— В Бел? Плохо. — Зверек взволнованно забегал кругами. — Очень плохо. Бел. Как нарочно. Ой-ой-ой!

— Что ты знаешь про Бел? — спросил Румо.

Эльм остановился, сочувственно взглянув на Румо.

— Только слухи. Туда мои корни не достают. Ужасные слухи. Там всем заправляет чокнутый Гаунаб. А Бел — это огромный сумасшедший дом. Безумие правит там железной рукой. Ой-ой-ой! — эльм продолжал бегать кругами.

— Я иду туда. Знаешь дорогу?

— Дорогу в Бел? Ой-ой-ой! До нее-то мои корни достают. Дорогу в Бел! Батюшки мои!

— Покажешь?

Эльм остановился.

— Конечно! — ответил он. — Конечно, парень, разумеется, покажу. Только сперва…

Эльм замялся.

— Сперва?.. — переспросил Румо.

Эльм смущенно потупился и переминался с лапки на лапку.

— Ну же! — Румо терял терпение.

— У меня маленькая просьба, — эльм кашлянул.

— Какая?

Эльм умоляюще поглядел на Румо.

— Могу я взглянуть на шкатулку?

— Вон оно что, — облегченно выпалил Румо, вынимая шкатулку из сумки. Развернув промасленную бумагу, он поставил шкатулку перед зверьком. Шкатулка оказалась размером почти с эльма.

— Вот она, — объявил Румо. — Как тебе?

Эльм стал внимательно и придирчиво оглядывать шкатулку, обошел вокруг, осторожно пощупал клювом.

— Ну? — смутился Румо.

У эльма дух захватило. Он не находил слов.

— Она… восхитительна, — дрожащим голосом проговорил он наконец. — Шедевр!

Румо вздохнул с облегчением.

Зверек еще раз протопал вокруг шкатулки, оглядев ее со всех сторон. Растерянно развел лапки в стороны, и Румо заметил у него в глазах слезы.

— Эта шкатулка… Она… У меня нет слов, я…

Зверек разрыдался.

— Ааааа! — завывал он.

— Ты чего ревешь? — удивился Румо.

— Ааааа! — всхлипывал эльм. — Я… так… тронут! Ааааа! В первый раз из меня получилось что-то хорошее. Искусство! А ведь до сих пор мои ветки служили только виселицей!

Зверек засопел.

— И вот из меня получилась шкатулка для возлюбленной! Ааааа!

— Ну-ну-ну! — успокаивал Румо эльма, нежно поглаживая пальцем по спине. Ему даже неудобно стало.

Смахнув слезы, эльм выпучил на Румо покрасневшие глаза.

— Уж если ее сердце не растает теперь, — торжественно заявил он, — оно не растает никогда! Это самая красивая шкатулка в мире!

— Твои слова очень много для меня значат, — ответил Румо. — Благодарю. Но, чтобы подарить шкатулку Рале, я должен сперва отыскать ее. Так ты покажешь дорогу?

— Еще как покажу! — воскликнул Иггдра Силь и побежал вперед. — Покажу дорогу к самому сердцу возлюбленной! Следуй за мной! Я выведу тебя из мрака к свету!

Эльм широкими скачками запрыгал по тоннелю, и Румо едва поспевал за ним.

Три дня кряду генерал Тиктак отлаживал медную деву. Предстояло обыграть каждую вену, каждый мускул, каждый нерв. Подаются ли жидкости в нужном количестве? В порядке ли печень, сердце, почки? Работают ли вентили? Не засорились ли трубки?

Сперва Тиктак впрыскивал самые простые вещества: соленую и сладкую воду, кофеин, травяные отвары, питательные составы и безобидные стимуляторы, чтобы проверить функции организма Ралы. По его приказу врачи оснастили медную деву приборами для проверки сердцебиения, дыхания и температуры тела, однако любимой игрушкой Тиктака стала шкала на сто делений, объединявшая все эти показатели и позволявшая узнать запас жизненных сил жертвы: если стрелка указывает на сто — испытуемый жив-здоров, если на ноль — мертв. Генерал Тиктак назвал прибор термометром смерти.

Тиктак повернул колесико, по трубкам потек кофеин, и сердце Ралы забилось чуть медленнее. Открыл один из вентилей, пустив настойку перца, и у Ралы поднялась температура. Закрыл вентиль — и температура упала. Так генерал провел целый день. Он крутил вентили, нажимал кнопки, играл с колесиками, и тело Ралы то нагревалось, то остывало, сердце билось то быстрее, то медленнее, вольпертингерша то успокаивалась, то впадала в возбуждение, то засыпала, то пробуждалась. Тиктак не причинял ей боли, не вводил лекарств, не делал опасных прививок. К концу первого дня термометр смерти по-прежнему показывал «сто». Медная дева работала, как только что смазанный часовой механизм. Вечером генерал Тиктак впрыснул Рале в кровь валерианы, и та на несколько часов погрузилась в глубокий сон.