Татьяна Скороходова - О волшебной любви (3 бестселлера)

Мелькнула тень. Колдун! Жив, курилка! Вейр метнулся к катающемуся по полу телу, придавил коленом и припечатал руку ко лбу врага. Блеснул золотой амулет. Меня оглушило от дикого визга, Вейр оглянулся на меня, что-то крикнул. Мальчишка выл, бился, сучил ногами, вцепившись в безжалостные руки колдуна. Я молча смотрела на агонию.

Наступила оглушительная тишина. Тело Ванятки обмякло, расслабилось.

Вейр сел на колени рядом с телом мальчика, смотревшего вдаль широко открытыми глазами. Обыкновенными голубыми глазами. Я медленно сползла по стене. Ноги не слушались, казалось, они налились чугуном. Изгвазданная кровью, золой и стружкой рубаха мальчонки шевельнулась, мышь выскочила на середину баньки, огляделась бусинками кровавых глаз и порскнула к стене. Вейр замахнулся, но не успел. Щёлкнули зубы, мышиный хвост мелькнул в пасти Севера и исчез.

Я посмотрела на взъерошенного, окровавленного Вейра, на перепуганного Богдана, застывшего в дверях, на облизывающегося волка, и начала ржать.

Пара пощёчин, которые Вейр отвесил с нескрываемым удовольствием, привели меня в чувство. И тёплый волчий язык, обслюнявивший лицо. Со стоном встав на ноги, я окинула поле боя взглядом.

Мальчишка лежал неподвижно, но он был жив. Кузнец, казалось, похудевший и постаревший за одну ночь, поднял сына на руки и вышел, бросив обеспокоенный взгляд на порезанные запястья и бледное, как саван, лицо мальчика. Колдун навис надо мной.

– Ты! Опять ты! Ну кто, кто тебя просил лезть? – прошипел он, сжав кулаки.

Я отвернулась. Разве ж слов благодарности от неблагодарного дождёшься?

Ухала сова, я сидела на ступенях баньки и смотрела на кол в груди Алоизия. Труп безглазо смотрел на нас. Богдан вбил в землю здоровенную орясину и придавил для верности неугомонного кадавра парой брёвен, но руки в трупных пятнах безуспешно пытались освободить тело.

– Что теперь делать будем? – я кивнула на тело усевшемуся рядом со мной Вейру.

– Сожжём, – ответил он, равнодушно глядя на бывшего учителя.

Я уставилась в мерцавшие лунным светом странные колдунские глаза. Острые черты лица показались маской. Посмертной. Я поёжилась.

– Надо заканчивать, пока не рассвело. Вся деревня на ушах, наверное.

– Я поставил контур, – отрезал он.

– Ты чего-то странный какой-то. Даже не наорал на меня как следует. Ничего сказать не хочешь?

Вейр пригладил растрёпанные пепельные волосы, помолчал и выдавил:

– Алый, то есть Алоизий, знал.

– Что, знал?

– Как нам помочь разделить силы. Ты вовремя вмешалась, – его взгляд обжёг ненавистью. Я невольно отшатнулась.

– Ты последний дурак, если веришь этой твари. Впрочем, не удивлена. Яблоко от яблоньки гниёт рядом, – я слезла со ступеней и отправилась к Богдану.

Стало почему-то обидно и горько. До слез.

В кузне я сняла кольца и долго мыла руки под рукомойником. Смыв мерзкое, вонючее месиво из крови, кожи и разложившегося до жижи мяса мертвеца, смазала настойкой зверобоя сбитые костяшки пальцев, зашипев от боли, затем достала из сумки пару флаконов. Кузнец уже успел переодеть сына и занялся его израненными запястьями, перевязывая раны чистыми полосками ткани. На лбу мальчонки пузырился ожог.

– На, возьми. По ложке в питьё, и он уже завтра будет бегать, – я поставила флаконы на стол, помедлила. – Он не хотел плохого. Железным ножом надо пустить кровь, чтобы выпустить злого духа, – тихо добавила я.

– Я знаю. Спасибо вам, люди добрые, – пробасил кузнец. Казалось, он помолодел лет на десять.

Я невесело усмехнулась. Вейр показал себя вполне достойно, к моему удивлению. Хотя, кто его знает, колдунское отродье, ведь с учителем у него давние счёты. Рано или поздно встреча всё равно бы состоялась, и тогда живым ушёл бы только один. Так что о благородном колдунском сердце пока думать рано.

Мы стояли на берегу реки и молча смотрели, как догорает огромный костер. Очертания тела Алоизия едва виднелось сквозь яростные языки высокого пламени, потрескивание ветвей от жара и плач неясыти пели погребальную песнь колдуну. Вейр подрезал сухожилия на ногах Алоизия, но кол из груди вытаскивать не стал. Силен кадавр оказался, брыкался даже в телеге, пришлось спеленать. Мне такое важное дело не доверили, лишь приказали вскипятить воду для усмирительного отвара, и не отсвечивать. Пеленанием занялись Вейр с Богданом, несколько раздражённо посоветовав слабым девам подышать свежим воздухом подальше от суровых мужчин, мол, мне надо поправить подорванное битвами с разлагающимися телами здоровье. Ага. Как же. Мне, чтоб его поправить, надо год проспать, как медведь в берлоге, предварительно вылакав ведро того колдунского настоя, которым Вейр поставил меня на ноги после седла. Сдохну, но просить не стану. Единственное, о чем я сейчас мечтала, была гладь реки, сверкавшая серебром в лунном свете. Отвратительный смрад, выворачивающий нутро, пропитавший одежду, волосы, стал настолько невыносим, что я не могла дождаться, когда плюхнусь в ледяную воду, расслаблюсь и поплыву по течению, глядя на звезды, наслаждаясь лёгкостью, тишиной и покоем. Без колдунов, кузнецов и смешений сил.

Когда высоченный огненный столб взметнулся к звёздам, Вейр проводил глазами рассыпавшиеся в ночи искры и повернулся к нам:

– Кончено. Утром соберёшь всё, что останется от кострища и развеешь над водой, – Вейр посмотрел на кузнеца. Тот молча кивнул. – Пошли, Зоря, – бросил колдун приказным тоном.

Я развернулась и молча побрела в другую сторону. Пусть его колдунское высочество топает, куда хочет, и так далеко, как только может. Лишь бы подальше. А у меня свои планы. Глаза слипались. Напряжение последних часов сделало своё дело, и я до жути хотела спать. Нам с Лидой часто приходилось проводить ночи в бдениях, поэтому я знала, что только чистая прохладная вода может привести меня в чувство. Смену одежды я захватила заранее, когда мы собирались в лес.

– Куда ты? – неласково бросил колдун, перегородив тропинку.

– Тебя, упырь, не спросила, – я проскользнула мимо него и направилась уже знакомой дорогой к берегу реки.

На горизонте показались первые робкие лучи солнца. Время света и жизни приходило на смену времени смерти, зла, нечисти и предательства. С изгнанием в небытие Алоизия купец должен прийти в себя. Ильма, если жива, явится в Выселки и, может быть, ничего не вспомнит. Если нет… кузнец знает, что делать. Богдан найдет её тело, и предаст земле, как подобает. А нам надо ехать дальше, но только после того, как смою с себя всю грязь и ужас последних часов.

Заинтригованная русалка спустилась ниже. Ветви ольхи закачались, но желание рассмотреть красавца-колдуна, сидящего на бревне, перевесило. Ощеренная волчья пасть лязгнула возле мордочки едва успевшей отскочить прелестницы. Обсмеянная ехидными подругами, мокрая и обозлённая, она выбралась на сушу.