Дмитрий Емец - Первый эйдос

Ирка внимательно слушала. Второй подскакивающий молодой человек заметил ее интерес и с негодованием уставился на нее.

– Девушка, вам что-то надо? – спросил он.

– Нет. У меня уже все есть, – заверила его Ирка.

Молодой человек кивнул и метнулся в двери вагона. Кающийся гуманитарий последовал за ним, и оба скрылись, подпрыгивая, как самцы кенгуру.

«Если случайных встреч не бывает, значит, и у этой был какой-то смысл», – сказала себе Ирка. Очевидный смысл не находился, и она на него временно плюнула. Однако запомнила все сказанное молодыми людьми. Жизнь давно представлялась ей логической игрой, где везде и всюду надо искать ключи.

Ирка пропустила еще один поезд и наконец шагнула в вагон. Замешкавшемуся Антигону прихлопнуло ласты, и он зарумянился от счастья, тем более что пять взрослых мужиков немедленно кинулись раздвигать двери и спасать «деточку». «Деточка» хлопала выпуклыми, со сквозившей в них глубинной русалочьей тоской глазками и старалась не дышать болотным перегаром.

Предоставив Антигону самостоятельно отвечать испитым голосом на вопросы, где его мама, и отгрызать пальцы тем, кто пытался погладить его по головке, Ирка прислонилась спиной к двери с надписью «Не прислоняться!».

Внезапно валькирия-одиночка ощутила сосущую тревогу. Она даже оглянулась, как если бы кто-то мог напасть на нее со спины, из тоннеля. Но нет, в тоннеле никого не было. Лишь поезд болтало, и ползли куда-то толстые связки проводов. Понимая, что интуиция не могла сработать просто так, Ирка переключилась на истинное зрение и проверила весь состав. Все чисто. Лишь в третьем от конца вагоне обнаружился суккуб, прикинувшийся яркогубой блондинкой с непрокрашенными корнями волос. Суккуб старательно охмурял парня простецкого вида, который час назад впервые в жизни вошел в метро на «Комсомольской».

Ирка послала суккубу мысленное предупреждение, и тот мгновенно сник. На первой же станции он поспешил улетучиться, отделавшись от парня телефоном общества любителей аквариумных рыбок, который сам, очень нежно, написал у него на запястье помадой, вместо черточек ставя поцелуйчики. С валькириями суккубы благоразумно не связывались. Имели печальный опыт. Слишком много их отправилось в Тартар по бесплатному проездному билету, выписанному копьями огненных воительниц.

Беспокойные, вечно в поиске, валькирии рыскали по городам и весям России, старательно отправляя в небытие всех духов мрака, что встречались им на пути. Они не знали, что Лигул лишь посмеивался, узнавая о потерях. Сорняки на поле растут все равно быстрее, чем их пропалываешь.

«Нет, дело не в суккубе… В чем-то другом!» – подумала Ирка.

Ее снова кольнула тревога. Виски сжались от мгновенной боли. В стекле вагона, где прежде было лишь ее отражение, вспыхнуло лицо Буслаева. За его спиной, там, где теснились быстрые тени, Ирка увидела еще одно лицо – повернутое вполоборота, затененное, недоброе, с сухо поблескивающими глазами. Ирка жадно всмотрелась.

– Дафна! – недоверчиво воскликнула она.

Воскликнула вслух, поймав на себе удивленный взгляд грузной дамы. Ирка смутилась. Бесцеремонно растолкав пассажиров, к ней пробился Антигон. Для большей устойчивости кикимор лез на четвереньках, и голова его высунулась на уровне колена.

– Мерзкая хозяйка, наступи мне, пожалуйста, на голову! Ласты мне уже отдавили! – плаксиво потребовал он.

Взгляд дамы стал еще круглее. Она-то видела Антигона хорошеньким малюткой лет трех.

– Мерзкая… кто? – изумленно воскликнула она.

– А ты молчи, добрая и пушистая! Было б лучше, если б я назвал ее «мама»? – огрызнулся кикимор. – И вообще квакаю здесь я, а остальные подквакивают!

Лицо дамы стало медленно багроветь. Ирка примерно догадывалась, что за этим последует. Едва дождавшись ближайшей станции, она зацапала за ухо свою разговорчивую «дитятю» и быстро выволокла ее из вагона. Несколько секунд спустя мгновенная вспышка телепортации унесла их со станции.

– Надо встретиться с Мефодием! – решила Ирка.

– Сколько времени? – спросила Даф.

Меф повернулся к ближайшему дому, на миг закрыл глаза и нашарил часы, скрытые от него двумя кирпичными стенами. Это только чайнику кажется, что камень непрозрачный. На самом деле он прозрачнее стекла и болтливее ищущего работу пиарщика. Кроме того, камень никогда не лжет, чем выгодно отличается от того же стекла, на которое только ленивый не наложит морок.

– Тысяча восемьсот пятьдесят шесть, – ответил Меф. Он всегда так говорил.

– Без четырех семь… Вот и этот день куда-то просвистел, – грустно заметила Даф.

– Вот уж нет. У большинства день сейчас только начинается. До этого времени все работали на дядю, а теперь спешат хлебнуть чуток жизни. На пути у них лучше не стоять – затопчут, – сказал Мефодий, кивая на ближайшее офисное здание.

Его двери вертелись, как револьверный барабан, с равным интервалом выстреливая спешащих клерков. Чей-то невидимый многомудрый палец нажимал на курок. Клерки выскакивали, озабоченно смотрели на небо, точно на доску служебных объявлений, и с их лиц мало-помалу сползало выражение деловой колбасы.

– Избыточное потребительство – лучшая идея Тартара. Не будь его – Тартар потерял бы половину эйдосов. Не просто автомобиль, а самый лучший автомобиль. Не просто телефон – а самый лучший телефон. Человек работает на износ, сам у себя обгладывает дни, чтобы получить нечто лишнее. Плюет на любовь, на мораль, на сегодняшнюю жизнь ради иллюзорных надежд великого «потом». Но «потом» – оно потому и «потом», что всегда «потом». Собака сможет догнать свой хвост, лишь если кто-то сжалится и отрубит его, – сказала Дафна.

Меф засмеялся.

– Черный юмор у светлого стража – это уже кое-что. Год назад тебя передернуло бы от такого сравнения. Помнится, ты меня чуть не убила, когда я пошутил, что общество защиты песиков после банкета запинало одинокую дворняжку, – заметил он.

Внезапно дарх налился тяжестью и потянул цепь вниз. Буслаев ощутил себя псом, которого подцепили на веревку и волокут куда-то. Сознание Мефа подтопила чернота. В глазах замерцало. Мир смешался, раздробившись на осколки. Меф едва понимал, где он. Чувство пространства и времени исчезло. Остался лишь волчий голод. Но это был голод не его, Мефа, это был звериный и ледяной голод дарха. Хотелось броситься на первого же прохожего и мечом, зубами, хитростью – чем угодно – выгрызть из него эйдос. Поддавшись искушению, Меф даже попытался нашарить взглядом этого прохожего, но перед глазами все путалось. Он готов был ползти, надеясь хотя бы так, наощупь, вцепиться кому-нибудь в ногу и сбить человека на землю.

Мефа то бросало в жар, то трясло от холода. И все это в одно и то же время. Это было неописуемое чувство – чувство человека, которого захлестнуло властью Тартара. Рядом из хаоса вдруг смешавшихся цветов выплыло лицо Даф.