Елена Ахметова - Хелльская нелюдь [СИ]

— Ладно, вопрос снят, — похабненько так ухмыльнулся наследный принц. — Ты поэтому сразу исключил ее из списка подозреваемых? Даже несмотря на то, что Лириэль Зииринская — один из сильнейших магов Хеллы?

— Я и тебя исключил, — заметил я. — Несмотря на то, что ты второй по силе маг Хеллы. И отца твоего. А он — первый. Скажешь — зря?

— Зря, — встрял третий маг, но первая стерва Хеллы. — Мы не знаем, кто это может быть. Но таких одаренных, — в ее устах это прозвучало изысканным ругательством, — существ, как представители правящей семьи, просто глупо упускать из виду. Если забыть, что Рау — твой друг… подумай, разве я не права?

— В какой-то степени да, — вынужденно признал я. — Но я не вижу причин, по которым…

— Если ты их не видишь — это не значит, что их нет! — душевно рявкнула Шаэтиль. — Я не знаю, что это за нелюдь, но она убивает дорогих мне людей!! И я из шкуры вон вылезу, чтобы отомстить. Даже если для этого мне придется подозревать собственную мать!

Она затихла, смущенно опустив глаза, а мы с Рау обменялись потерянными взглядами.

Мать Шаэтили, видимо, в число дорогих ей людей не входила.

— Лириэль пыталась тебя отравить, — уже спокойнее напомнила мне ненаследная принцесса. — Причем — «у всех на глазах».

Я вздохнул и вновь уставился на цветные кляксы радуг за окном. Чувство упрямого противоречия упорно скреблось где-то в печенках, явно не желая утихомириться и заткнуться, наконец.

Слишком все очевидно.

— Экстрактом дерева покинутых? Зачем использовать столь ненадежный способ? И, кроме того, вряд ли бы кто понял, что это именно Лириэль — «нелюдь», а в таком случае смысла меня убивать вообще нет, — заметил я. — Это все больше походит на дружескую подначку… как раз в ее стиле.

— Надеюсь, я для тебя не такой «друг», — буркнул Рау. — А Лириэли я все-таки пришлю очень убедительное приглашение во Дворец. И не надо делать такое лицо, я тебя умоляю! Сам отлично знаешь, что никаких темниц и прочих пыточных заведений, помимо тренажерных залов, у нас нет.

— Знаю, — грустно подтвердил я, борясь с совершенно нерациональным желанием засветить в глаз наследному принцу.

Да больно нужны все эти темницы и оковы, когда из собственной комнаты без помощи проводника целиком не выбраться…

Спешно угнанная с дворцовой стоянки летающая пластина — устройство, держащееся в воздухе скорее благодаря чуду, нежели технологии, которой так гордились хелльцы, — судорожно затарахтела и начала терять высоту. Я перегнулся через ограду и с тоской взглянул вниз: монотонный слой серовато-белых облаков, нагнанных неконтролируемым использованием магии, приближался несколько быстрее, чем хотелось бы.

Причина моего беспокойства объяснялась весьма просто: защитный купол над пластиной отказал парой километров выше и севернее, и теперь мне, изрядно примороженному и двигающемуся с грацией размокшего полена, предстояло просвистеть сквозь энергетическую бурю. Впрочем, ладно еще, если получу обычным энергетическим разрядом по макушке, ничего страшного в этом нет; а вот если пресловутый разряд случайно примет форму какого-нибудь заклинания…

Ровный слой облаков все приближался. С тоской вздохнув, я проверил все ремни безопасности, выбросил один порвавшийся и даже мужественно не обернулся на странный чпокающий звук, раздавшийся через секунду где-то внизу. И приготовился в случае чего начать спонтанные трансформации во что угодно, лишь бы по приземлении по-прежнему оставаться собой.

И, естественно, в следующее мгновение оказался чем-то , что классифицировать мне не удалось, разобраться, как теперь дышать и двигаться — тоже, но зато это что-то было очень липким и отлично держалось в пассажирском кресле, несмотря на тщетные усилия того садиста, который придумал улитку. Основания для столь специфического превращения у меня имелись: летающая пластина чувствительно ударилась о верхнюю границу слоя облаков, подскочила и снова стала падать, со странным звуком прорвала в нем дыру и начала медленно, со скрипом и треском продираться вниз, влекомая (как я искренне надеялся) обычной гравитацией, которая (как я молился всем пришедшим на ум богам) была сильнее, чем самая изощренная магия. Кое-как разобравшись, что у меня теперь заменяет органы чувств, я позволил себе понаблюдать за окружающим меня безумием.

Безумие оказалось подозрительно похожим на застывший дождь: крошечные светлые капельки, одна за другой замершие посреди стремительного полета вниз, вытягивались в сплошные линии. Наверху вместо привычного неба обнаружилось суматошное мельтешение красок — словно чокнутый художник пытался смешать на палитре восьмой цвет радуги, и, надо заметить, почти преуспел. Дна у этого сумасшествия не было — только бескрайняя густая чернота, куда с разбегу ныряли светлые линии дождя, вдруг показавшиеся мне белыми нитками, которыми шита эта реальность, существующая только в слое магических облаков.

Нити свободно проходили сквозь улитку, выжигая в полу крошечные многоцветные дыры; меня же они старательно огибали, тихо шипя. Меж светлых линий извивались юркие светло-синие змейки, одна из которых шутя испарила один из поручней, а вторая, врезавшись в первую, превратила ее в нечто крысообразное с игольчатым хвостом. Зверек удивленно пискнул и, уныло повинуясь той же силе, что и летящая вниз улитка, шлепнулся на меня. И прилип. Собственно, его истеричные попытки отцепиться от меня, судорожно молотя когтистыми лапками (что только усугубило ситуацию — субстанция, из которой я состоял, затянула его по самую мордочку), и отвлекли меня от одного занимательного факта — белые нитки огибали еще одно пассажирское сиденье. Пустое.

Что не мешало ему нервно порыкивать, когда змейки приближались к нему.

Спешная трансформация обратно в гуманоида ничего не дала: даже измененные глаза ничего не увидели; пришлось вспоминать, как работали Ясновидящие, и лезть в голову (или что там у него было?) чему-то, что сидело напротив меня.

Восприятие тотчас же расцветилось звездами и вихрями, скучноватый дождливый пейзаж обратился в вакханалию света и тени, многократно перекрывающих друг друга, клубящихся туманов и резких продолговатых вспышек; чернота внизу приобрела множество оттенков и смыслов, нити засияли чистейшим серебром, вверху переплетаясь в дивные узоры.

И только я посреди всего этого оставался таким, каким привык видеть себя в зеркале — обесцвеченный, незаметный; волшебный взгляд, вдыхающий жизнь во все вокруг, едва цеплялся за меня, за эту размытую серость, за нудную, неопределенную обыденность; на невзрачном лице чуждо сверкали глаза, в которых ярилась и выла многоцветная, как прежде, хелльская вьюга…