Дмитрий Емец - Тайная магия Депресняка

– Конфето… чего? – озадачился потомок кикиморы.

– Вякнешь – язык отрежут, – доброжелательно пояснил Эссиорх.

Антигон уважительно закивал, хотя Ирка была уверена: язык у него в случае необходимости отрастет и новый. У того, к чьей крови примешалась хотя бы капля крови нежити, с этим проблем не возникает.

– Три дня назад Генеральный страж Троил очнулся и стал узнавать тех, кто за ним ухаживает. Первый вопрос Троила был о Дафне. «Вы о той изменнице, что напала на вас, а после расправилась еще с двумя стражами? Златокрылые несколько раз видели ее рядом с резиденцией мрака. Мы готовы атаковать резиденцию, только отдайте приказ», – сказали Троилу. Однако Троил всех удивил. Он запретил златокрылым выслеживать Даф без каких-либо объяснений.

– В принципе ты не сказал ничего нового. Ну, кроме хорошей новости, что Генеральный страж в сознании. А что Даф ни в чем не провинилась перед светом, нам и так известно, – заметила Ирка.

– Ты спешишь, валькирия-одиночка! На следующий день Троил, хотя и был слаб, велел перенести себя в архивы и провел там день и следующую ночь, просматривая отчеты. Не только за тот год, что он балансировал между мирами, но за гораздо больший срок. Затем он вызвал к себе двенадцать первых стражей света и долго совещался с ними. Все в Эдеме обеспокоены. С каждым годом нам удается вызволять все меньше эйдосов. В последнее время ситуация стала совсем тревожной и грозит выйти из-под контроля. Если раньше мы спасали сотни тысяч эйдосов в день, то теперь всего лишь десятки тысяч. Ты понимаешь, что это означает?

– Что их забирают стражи мрака и они достаются Тартару? – предположила Ирка.

К ее крайнему удивлению, Эссиорх покачал головой.

– Мрак, конечно, своего не упустит, но нам точно известно, что в последнее время и он стал получать гораздо меньше эйдосов, – таинственно сказал он.

– Но почему?

– В этом-то вся загвоздка! Если раньше все эйдосы казались бессмертными, то теперь это не так. Многие эйдосы… – Эссиорх тревожно оглянулся, будто собирался произнести нечто кощунственное, – уже не бессмертны. Это гниль, понимаешь, гниль!

Ирка недоверчиво уставилась на хранителя. Это противоречило всему, что она успела усвоить.

– Эйдос не может быть гнилью!

– К сожалению, может. Представь себе яблоко, крепкое, румяное. Ты разрезаешь его, а внутри черви и высохшие, негодные семена. Разве ты никогда не встречала такого?

– Честно говоря, на семена я никогда не обращала внимания. Червяки же это, в сущности, белковый продукт, – призналась Ирка.

– Да ты, я вижу, кровожадная особа! Однако семена – это и есть самое важное. Они всегда преподносят сюрпризы. Иногда случается яблочко зеленое, или сморщенное все, или треснутое – но семена! Как хороши!

– Ну а эйдосы тут при чем?

– Не спеши! Раньше как было: едва опустится коса Мамзелькиной, светлый страж прилетает к человеку, чтобы не дать мраку завладеть его эйдосом. Обычно там же, на месте, уже торчит дюжина потирающих лапки комиссионеров и кто-то из темных стражей. И все ждут, кому достанется эйдос – свету или мраку. У мрака на него свои виды, у света свои.

– И златокрылый начинает сражаться с темными стражами и комиссионерами? – спросила Ирка с волнением.

– Ну не всегда сражаться… – сказал Эссиорх со вздохом. – Свет и мрак хотя и находятся в состоянии войны, но война эта такая давняя, что давно утратила свой пыл. Чаще и без того ясно, кому достанется эйдос. Иногда, как ты знаешь, его и при жизни могут выкрасть или выманить… Мы же говорим о тех случаях, когда этого не произошло. Эйдос кладут на ладонь – вот так – и смотрят. Если эйдос служил свету, он окутан светлым голубоватым сиянием. Иногда он даже приподнимается немного и зависает над ладонью, не касаясь ее. Златокрылый заберет такой эйдос, доставит в Эдем и там отпустит, чтобы в светлом и солнечном райском саду эйдос сам определял свою дальнейшую судьбу. Захочет – станет пыльцой на крыльях у бабочки, или глазом кентавра, или разрастется до размеров звезды в созвездии Стрельца. Все в его власти. Ничего невозможного нет. Если же эйдос принадлежит мраку, то сияние будет плотным, фиолетовым, сам же эйдос будет ощутимо давить на руку. Порой так давит, что и не удержишь… Вроде песчинка, а тяжести в ней как в железнодорожном вагоне. И тогда златокрылый уходит в тоске и печали, а страж мрака, ухмыляясь, ссыпает эйдос в свой дарх…

– Но иногда все-таки битвы бывают? – упрямо спросила Ирка.

Услужливое – даже чересчур услужливое – воображение рисовало ей, как она разгоняет стражей мрака и как огненный дрот прочерчивает ночь. И вот спасенный эйдос уже согревает ей руку!

Эссиорх, для которого ход ее мыслей не был тайной, кивнул:

– Иногда – да. Но лишь тогда, когда сущность эйдоса еще не определилась. Иногда человек всю жизнь метался между светом и мраком, раздираемый противоречиями. И эйдос у него такой же. То сорвется с ладони, вспыхнет так, что мрак отшатнется в ужасе, а то вдруг темнеет, тяжелеет и так давит на ладонь, что хочет, кажется, в землю уйти. И вот тут-то, конечно, начинается битва. Блеск стали, яростные звуки маголодий, вой комиссионеров… Но эти-то все больше на психику давят, не вмешиваются. По давней договоренности, битва всегда происходит один на один.

– Вот видишь! А ты говоришь: эйдосы – гниль! – сказала Ирка.

Эссиорх подышал на свои замерзшие руки с каймой машинного масла под ногтями.

– В том-то и дело… Раньше гнилой эйдос встречался один на тысячу, и это был шок, сенсация, а теперь едва ли не половина всех эйдосов гнилые… Прилетает златокрылый – и что он видит? И человек будто был неплохой, и особых мерзостей не делал, и хорошие поступки иногда проскальзывали… Казалось бы, тот случай, когда нужно сражаться, отвоевывать, а отвоевывать-то нечего! На месте эйдоса – пшик, мумифицированная точка, крошечная, как горчичное зерно. И – все. Страж мрака подойдет, посмотрит, плечами пожмет и удалится. Даже за рукоять меча не возьмется. Ему-то эта мумифицированная дрянь тоже не нужна. А комиссионеры – те и вовсе не приходят. Чутьем знают, где есть пожива, а где нет.

– И почему так происходит? – спросила Ирка.

Эссиорх долго не отвечал. Он вновь опустился в кресло, обнял колени и стал покачиваться. Русалочьи выпуклые глаза Антигона неотрывно следили за ним. Темные широкие зрачки качались как маятник.

– А кто его знает, почему? Есть только предположения… Троил считает, что граница между светом и мраком становится размытой. По сути дела, она фактически исчезла. Границу заменило то, что люди выбрали себе взамен добра и зла. Мелочные игрушки: приобретательство, погоня за ускользающими и одновременно быстро надоедающими удовольствиями. Плюс якобы важные новости, сменяющие друг друга каждый час и по сути ничего не значащие и ничего не меняющие. Как следствие, люди перестают интересоваться добром и злом и просто живут. Вялые, размякшие, ничего не желающие, ибо ерундовые желания запорошили их мозг точно так же, как перхоть их волосы. Эйдос нужно закалять – в сомнениях, в слезах, в восторгах, в страданиях. Только тогда он станет эйдосом и обретет бессмертие. В прогорклом же жиру благополучия он тонет и съеживается. Раньше вера хоть в какой-то мере защищала от этой инфекции. Сейчас же, когда жир заместил веру, слабые эйдосы стали беззащитны.