Дмитрий Емец - Тайная магия Депресняка

Меф потянулся к ножнам. Уловив его движение, суккуб отпрыгнул.

– Все-все! Меня уже нету! Я залег на дно! Я просто милое воспоминание, ваш сладкий сон в июньскую ночь!

То и дело оглядываясь, Хнык быстро направился к выходу, но вдруг остановился и, нелепо щурясь, что у суккубов, выверенных до последней ноты, было верным признаком искренности, быстро крикнул:

– Берегите вашу великую любовь! В нашем замусоренном страстями мире давно не было ничего такого же красивого!.. Даже мы, суккубы, в умилении. Мы умеем ценить прекрасное. И не думайте: Хнык умеет быть благодарным! Чмоки-чпоки, наследник!

Суккуб лукаво подмигнул Мефу миндалевидным правым глазом и растаял.

Меф вышел из душевой, миновал раздевалку и свернул в один из проходов, где вдоль стены тянулись длинные гофрированные трубы. В конце коридора была приоткрытая дверь, в которую Меф и заглянул. Почти все небольшое помещение занимал неглубокий квадратный бассейн, из тех, что обычно устраивают в банях. С его поручней свисал старый полосатый халат. Меф узнал его: это был халат Арея, подаренный мечнику одним стражем из Бухары.

Почти сразу из парной раздался шипящий звук, какой бывает, когда поддаешь пару. Значит, Арей все еще был здесь. Меф скинул свитер, рубашку и потянул на себя дверь парной. Ему показалось, что он оказался в геенне огненной. В полутемной парной висело колеблющееся марево. Камни были накалены докрасна.

– Закрывай скорее дверь, мальчик мой! Ты хочешь меня заморозить? Мое хрупкое здоровье не перенесет сквозняка, – прозвучал знакомый голос.

На лавке лежал Арей. Здоровенный лысый банщик хлестал его березовым веником. На красной распаренной спине мечника Меф заметил не менее дюжины давних шрамов.

– Ну и жарко у вас тут! Просто как в геенне! – сказал Буслаев и тотчас пожалел о своих словах.

Арей расхохотался:

– Тоже мне: сравнил палец с рапирой! Хорошо, что Лигул уже уехал. Он давно мечтает затащить тебя в Тартар на экскурсию. А то как? Наследник и никогда не бывал в собственных владениях? Геенна, синьор помидор, это чистый сгусток огня. И тут же рядом – холод, от которого трескаются кости…

– Но зачем? – наивно удивился Меф.

– Привычка, друг мой! Сто лет мучений, и любой сможет с легкостью спать даже на раскаленном железе. Тогда из жара его бросят в холод, а потом из холода снова в жар, и так множество раз. А бывает, руки и голову пожирает огонь, в то время как ноги пребывают в ледяном холоде… Но это все мелочи. Пытки – это для слабонервных тупиц и институток. В сущности, нет мук хуже нравственных. Когда-нибудь ты это поймешь, увы.

По въевшейся с младших классов привычке Меф вскинул руку в жесте, который Улита с издевкой называла «школьный хайль».

– Можно спросить?

Мечник с иронией взглянул на его взметнувшуюся руку.

– Вольно! Расслабьтесь, юнкер!

– Так я спрашиваю?

– Ну, рискни…

Меф решился. Этот вопрос давно маячил где-то на горизонте его сознания, выныривал и сразу скрывался, потому что непросто было набраться мужества и задать его.

– А зачем вообще муки? Зачем мраку заставлять тех, кто попал в Тартар, страдать? Где логика? Что мешает мраку отказаться от всех его пыток? Если бы в Тартаре была жизнь как в Эдеме, многим людям стало бы все равно куда попадать, – выпалил Меф.

Арей привстал и уставился на Мефа. В руках у банщика замер березовый веник.

– Это что еще за вражеская агитация? Кто тебя подучил?

– Никто.

– Ну-ну, знаю я твою «никто» с котом и косичками… Думаешь, только мы их мучаем? Они и сами друг друга мучают, посменно. И палачи, и заплечных дел мастера – все туда же. Запутались уже, кто кому и за что не отомстил. Нравственность падает один раз, зато бесконечно. У свалившегося камня тормозов нет. Соображаешь?

– Смутно.

– Скверно, что не понимаешь. Сдается мне, что если бы Эдем и Тартар вдруг поменялись местами – то есть наши насельники оказались бы в Эдеме, а их светленькие в Тартаре, всем составом, – через год у них под землей зеленели бы сады, а наши спилили бы все райские деревья на виселицы, предварительно все старательно загадив. А что? Очень даже запросто… Предложим этот вариант светленьким?

– А оно им нужно? – усомнился Меф.

– Почему бы и нет? Им лишняя фантазия не помешает. У них со своей туго, особенно когда дело касается счастья. Счастье – состояние по определению однообразное. Тебя не удивляло, как человек представляет себе ад? Какие подробности! Волосы встают дыбом! И дыбы, и колесование, и подвешивание на крючьях за язык, и танталовы муки, и пронизывающий ветер! А как про Эдем заговаривают – сразу фантазия в тупик. Точно открытка с курорта. Оливки, молодые дубы, цветники, жеребенок, играющий со львом… Вот и все. Убогий минимум из сектантской брошюрки.

– Все равно не понимаю, зачем страдать, – честно сказал Меф.

Он был весь мокрый. Мозг, чудилось ему, от жара сварился вкрутую. Арею тоже было жарко. Он провел синеватым языком по потрескавшимся губам.

– На самом деле никому не известно, когда возник Тартар и, главное, зачем. Но кое-что важное для себя я все же уяснил. Только в страдании может выковаться характер. Тот характер, который нужен стражам мрака. Это вторая половина ответа про мучения! – сказал он с неожиданной доверительностью. – Ты не видел моего халата?

– Принести?

Арей мотнул головой:

– Не надо, не сейчас, я хочу еще попариться. Хасан вытворяет с моими старыми костями настоящие чудеса.

Арей гортанно приказал что-то Хасану на не известном Мефу языке, и тот, отбросив веник, стал растирать ему спину войлочной рукавицей.

– Эх, хорошо! Когда Хасан, мой старый друг, растирает мне спину, я ощущаю себя почти стражем света. Помнишь, Пушкин в «Путешествии в Арзрум» упоминает безносого банщика? Мой Хасан ничуть не хуже, и даже то, что у него пока есть нос, не слишком роняет его в моих глазах.

Меф поднял глаза на лысого банщика, который с невозмутимым видом массировал Арею поясницу.

– Не волнуйся! – сказал Арей. – Он по-русски ни бельмеса не понимает или притворяется, что не понимает. Этого я пока не уяснил.

– А откуда он вообще взялся? Комиссионер?

– Выше бери! Хасан – сын одного из джиннов.

– Внебрачный? – зачем-то спросил Меф, пытаясь осмыслить, как можно быть сыном джинна.

Тяжелые веки Арея дрогнули.

– Идиотский вопрос, мальчик мой! Мне не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь из джиннов был женат. Странно другое, откуда у джиннов вообще могут быть дети? Впрочем, этот вопрос лучше задать Улите. Она обожает вникать в детали, при условии, что они не касаются ее основной работы.