Дмитрий Емец - Тайная магия Депресняка

Арей замолчал. Меф стоял и обливался потом, не решаясь уйти. Казалось, мечник целиком отдался умелым рукам банщика и совсем забыл о нем. Однако пауза вышла не такой уж и длинной.

– Да, кстати, Лигул спрашивал о валькирии, – вдруг сказал Арей. Слова прозвучали медлительно, в такт движениям рук Хасана.

Меф покачнулся и ухватился за стену.

– Он уже знает, что я не отнял у нее эйдос? Ему рассказали?

– Еще бы. Кто-то из комиссионеров подглядел, как вы с ней мило беседовали.

– По-моему, мы беседовали не так уж и мило, – неуверенно произнес Мефодий.

– По правде говоря, Лигул тебя не так уж и ругал. Он сказал, что ничему не удивляется, учитывая, что ты общаешься с… В общем, он использовал это как повод, чтобы заговорить о Дафне! – произнес Арей без каких-либо эмоций.

Меф вытер мокрое лицо и смахнул пот на камни. Капли зашипели. Если бы Лигул мог отбросить копыта от одного его желания, начальник Канцелярии уже сейчас задергался бы в конвульсиях. «Спокойно! Главное, не проявлять интереса!» – сказал себе Меф.

– А-а-а! – протянул Буслаев.

– Особенно малютку интересовало, не встречаешься ли ты с Дафной. Вопрос, простительный для старушки, но несолидный для главы Канцелярии Тартара, – продолжал Арей.

Меф осторожно заблокировал сознание. Это была ненавязчивая и умелая блокировка. Опасные мысли отодвигались в глубь сознания, при том, что сознание оставалось внешне прозрачным. Высший пилотаж. Арей, как учитель, был бы доволен, даже смекни он, что его собственная наука используется против учителя.

– И что вы ему сказали? – спросил Меф, первым не выдержав молчания.

Арей, распаренный, крякающий, красный, блаженствовал в умелых руках Хасана. Внебрачный сын джинна вкалывал, как гномик в урановых шахтах.

– Я сказал, что меня не интересует личная жизнь моих сотрудников, пока они хорошо выполняют свою работу. Даф, сказал я, неоценима в сортировке пергаментов! – лениво отозвался Арей.

Меф, знавший, как хитро Даф путает делопроизводство мрака, посылая пергаменты не в те отделы, промолчал. Арей всегда относился к бумажной рутине со снисходительностью воина, ненавидящего писанину. Ему проще было зарубить комиссионера, чем проштамповать ему регистрацию.

– Дафна молодец. Она… ну это… старается. Делает успехи… то есть… – поправился Меф, заметив насмешливый взгляд Арея.

– Лигулу мой ответ не слишком понравился. Он сказал, что твоя личная жизнь его интересует мало. Пороки для мрака – это святое. Встречайся с кем хочешь, хоть с суккубами, только не со светлой.

– Она не светлая, – сказал Меф.

Арей насмешливо скривился.

– Ой ли?.. Ну мне-то не пудри мозги, дружок! Создания Эдема не для тебя. Ищи девушек на другой дискотеке.

– Почему?

Арей приподнялся и предупреждающе взглянул на Мефа.

– Третья сила . Это тебе скажет кто угодно. Ты перестанешь быть темным, она перестанет быть светлой. Это дурной, очень дурной пример. На эйдосы он влияет разрушительно.

– При чем здесь эйдосы?

– В ментальном мире все взаимосвязано. Ты наследник мрака. Что допустимо для слуги, недопустимо для господина.

Арей говорил, а Меф и слушал, и не слушал. Он уже понял, что его шеф ничего не знает о планах Лигула и о том разговоре в лимузине. Говорить ему или нет? Можно ли считать Арея своим союзником или, прежде всего, он союзник мрака?

Мысли плавились, мешались. Перед глазами все плыло. Сознание Мефа съеживалось, как шагреневая кожа. С веника, которым размахивал Хасан, разлетались обжигающие капли. Внебрачный сын джинна уже двоился, но и это была еще не конечная станция.

Нет, понял Меф, сейчас он ничего не скажет. Просто потому, что язык заблудится, потеряется в звуках, как белая овечка в окрестностях мясокомбината.

Внезапно стены покачнулись, и Меф, убежденный, что продолжает стоять прямо, с удивлением увидел, как на него наплывает деревянный пол. С сауной клуба «Пижон» определенно что-то происходило. Она раскачивалась, как палуба корабля. Меф шагнул к двери, но внезапно понял, что никуда не идет, а зачерпывает ногами пустоту, поскольку давно лежит на полу.

А бас Арея все звучал, и непонятно было, обращен ли он к Мефу или в пустоту.

– Четырнадцать – пятнадцать – шестнадцать лет – это возраст любви, мой мальчик. Настоящей любви. Дальше эта способность нередко теряется, ибо к чистой любви примешивается много других чувств, которые имеют к ней столько же отношения, сколько жук, попавший в миксер, имеет отношение к молочному коктейлю. Думаешь, я тебя не понимаю? Еще как понимаю. Но главного это не меняет: ты должен расстаться с Даф!.. Если ты этого не сделаешь, Лигул рано или поздно до нее доберется. Я хорошо знаю этого паука: он способен долгое время умильно улыбаться, а затем однажды подкрадется эдак бочком, будто между прочим, и нанесет ядовитый укус.

Пока Меф по капле вытягивал истину из суккуба Хныка и беседовал с Ареем, Даф в одиночестве шла по улице, поражаясь, как быстро приспосабливаются москвичи к климатическим изменениям. Из окон второго этажа подростки прыгали в гигантские сугробы и выбирались оттуда, извиваясь червяком, часто без шапки, но в великолепном настроении. Отчасти великолепное настроение объяснялось тем, что школы были закрыты третий день.

Пропуская друг друга, пешеходы пробирались по все углублявшимся тоннелям. Кое-где тоннели покрывались щитами, поверх которых их благополучно заваливало снегом. На оживленных улицах тарахтели снегоходы, и тут же рядом крайне довольный чудак с лицом, увенчанным блюдцами круглых очков, лежал животом на санях, в которые впряжены были две лайки. Все чаще попадались люди на самодельных снегоступах из коробок и ящиков, бодро шлепавшие по глубокому снегу.

Что касается лыжников, то их было столько, что это уже не стоит упоминания. Причем лыжи у большинства были охотничьи, широкие, беговые же совсем почти исчезли.

«Хм… Пожалуй, немного лишений – это как раз то, что нужно зажравшейся цивилизации, чтобы прийти в чувство и стать немного человечнее», – подумала Даф.

Она была не в духе. Ей хотелось летать, а не ползать по сугробам. Но летать-то как раз и нельзя было. Трижды она отмечала на горизонте, в молочном небе, стремительные росчерки. Златокрылые! И тоже небось ищут ее котика. Про комиссионеров и говорить не приходилось. Их пластилиновые шустрые мордочки мелькали всюду – в толпе, на крышах, на рекламных вывесках, где они обнимали стройных красоток, находившихся в полном экстазе от минеральной воды, или, потягивая коктейль, раскачивались в туристических гамаках дальних стран, где никогда не бывает зимы.