Дмитрий Емец - Тайная магия Депресняка

Вдохновленный успехом, Антигон продолжил размахивать булавой. Несколько секунд спустя удача улыбнулась ему вторично: случайным образом булава впечаталась в ухо одного из стражей, который пытался подкрасться к Эссиорху с тыла.

Этот второй страж сумел найти в себе силы и воздержался от вопля. Вместо этого он произнес несколько слов, еще неизвестных в человеческом мире. По стратегическому замыслу Тартара слова эти должны были войти в ругательную моду планеты только через восемьдесят лет. Ныне же они существовали лишь в виде проектируемых звукосочетаний и были не поняты широкой общественностью. Что же вы хотите? Времена определяют сознание. Неандерталец тоже не обиделся бы, если бы его настойчиво послали на деревню к бабушке собирать помидоры. Максимум попытался бы уточнить: какие помидоры? Что имеется в виду под деревней? Да и бабушку давно съел пещерный медведь, которого в свою очередь год спустя съели дедушка и папа.

Ирка не запомнила, когда к трем стражам, не считая того, с бородкой, который уже познакомился с газовым ключом Эссиорха, присоединились еще пятеро. Бой превратился для нее в множество отдельных стычек. Один раз мертвенно-лунный клинок пронесся так близко, что отрубил прядь разметавшихся волос. «Значит, шлем я уже потеряла», – мелькнуло и сразу забылось.

Дважды она видела Эссиорха, который поднимал и опускал газовый ключ с упорством психопата, который не сумел открутить в ванной вентиль и от досады вознамерился разнести всю раковину. А потом глаза Ирки вдруг выхватили из суеты боя Мефодия и Дафну. А эти откуда здесь взялись? Ирка не заметила, чтобы дверь резиденции открывалась. Небось вынырнули из переулка, когда бой был уже в разгаре, и сразу попали под раздачу пинков и подзатыльников.

Ирка залюбовалась скупыми, четкими, естественными движениями Мефодия. Он и его меч казались неразделимыми. Хорош, будь он неладен, хорош. И как такого забудешь?

Меч Буслаева серебрился, очерчивая вокруг Дафны границу, которую стражи мрака не рисковали пересекать. Ирка испытала ревнивое раздражение. И эта светлая тут! И разумеется, со своей многозарядной дудочкой! Стоит и под защитой меча Мефодия атакует стражей штопорными сглазами. Интересно, они с Мефом отрабатывали раньше бой в паре, или это так, фантазия на тему с мира по нитке, с бора по сосенке? А эта восхитительная в своей небрежной продуманности прическа светлой! Волосы Даф выглядят так, будто двое парикмахеров ухаживают за ними круглосуточно, хотя на самом деле девчонка вообще небось не смотрится в зеркало.

«Я должна ее любить! – напомнила себе Ирка и тотчас, не удержавшись, с раздражением подумала: – А вот никому я ничего не должна!»

Она испытала так много противоречивых чувств, что пропустила выпад в нагрудник. Сознание Ирки затуманилось. Его заполнили воющие холодные тени Тартара, сотканные из бесконечного ужаса. «Если это и есть мрак, то лучше уж забвение», – подумала Ирка, с усилием выталкивая из мыслей этот кошмар.

Самое забавное (хотя забавно, это, по-моему, только авторам, проливающим кофе на клавиатуру компьютера), что даже в момент растерянности, когда мысли Ирки были далеко, тело ее продолжало не без успеха сражаться.

Копье раз за разом возвращалось, и она метала его по исчезающим целям, сразу смещаясь, чтобы не пойти в мелкую нарезку, когда страж материализуется для ответного удара. Больше Ирка не отвлекалась на посторонние мысли и целиком отдалась битве.

В следующий раз фотовспышка памяти сверкнула, выхватив из ярости боя большое красное лицо. Лицо было довольно устойчивой мишенью, и Ирка едва не метнула копье, как вдруг осознала, что это Улита.

Откуда она здесь взялась и на чьей стороне сражается? Ответ пришел почти мгновенно, когда шпага Улиты прочертила вертикальную борозду на щеке одного из стражей мрака.

Тот, не поморщившись от боли, ударил Улиту рукоятью меча. Отважная ведьма без чувств растянулась рядом с Багровым. Добивать Улиту страж не стал: видно, не имел на этот счет никаких указаний. К тому же Ирка уже размахнулась, чтобы метнуть копье, и страж счел, что уйти вовремя куда мудрее, чем уйти вперед ногами.

Опасаясь за Улиту и Матвея, валькирия пробилась к ним, готовая поразить всякого, кто попытается их добить. Гнев – спокойный, целеустремленный гнев боя – мало-помалу заполнил все ее существо и передался копью.

Бой шел с переменным успехом, когда между сражающимися возникло нечто, напоминающее сотканный из огня мыльный пузырь. Просуществовав не больше секунды, пузырь лопнул, ослепив всех струями голубоватого света. В центре пузыря стоял Арей. Длинный шрам делил его лицо на две неравные части. Крупные ладони помещались на рукояти двуручного меча, который пока относительно мирно лежал на его плече. Маленькие, глубоко посаженные глаза скользнули по Эссиорху, валькирии, Мефу, Дафне, замершей с флейтой у губ, и наконец остановились на одном из темных стражей.

– Добрый вечер, Хаким! – спокойно приветствовал его Арей.

Хаким не стал терять времени на слова и ограничился кивком, сухим, как небезызвестный скелет воблы. Этот Хаким был странноватый страж даже для разномастных слуг мрака. Плосколицый, с высокими залысинами, возраста самого неопределенного. Больше всего ему подходило определение «никакой». Черты лица были у него стерты и маловыразительны. Но даже не это бросалось в глаза прежде всего, а то, что вокруг пояса у него была обмотана цепь, на которой висела толстая трясущаяся карлица размером не больше щенка мопса.

Карлица безостановочно визжала, царапалась и испытывала патологическую страсть к деньгам. Стоило ей увидеть хотя бы копейку, она начинала кидаться и натягивать цепь, рискуя задавиться. Хаким называл свою карлицу Римма, а полностью: Римма Хакимовна. Была ли эта карлица его наказанием, или он держал ее забавы ради, как домашнюю зверушку, судить не берусь. Иногда он, впрочем, забавлялся, бросая карлице копеечку так, что она не могла дотянуться и визжала, гремя цепью. Вторым определяющим свойством карлицы была ее редкостная лживость. Она врала постоянно и неостановимо, сама не запоминая своей лжи и путаясь каждое мгновение. Порой это бывало даже забавно. При случае Хаким использовал свою Риммочку и как метательное оружие: забрасывал ее в волосы врагам, давал вцепиться и дергал на себя.

– Разве я приглашал тебя, Хаким? Напоминаю, что гости – это праздник души только при предварительной договоренности сторон и согласовании времени визита, – сказал Арей.

Огромный двуручный меч в его ладонях казался игрушечным. Лезвие шло нетерпеливой рябью. Как и меч Мефа, оно вечно жаждало крови и теперь волновалось, видя столько голов, которые можно снести.